Ядерный шантаж
Шрифт:
В морге судебной медицины мне приходилось бывать не раз, поэтому здесь меня знали. Отношения с работающими здесь санитарами и врачами-патологоанатомами у меня сложились самые неформальные. Когда полковнику Чернышову требовалось ускорить проведение какой-нибудь экспертизы, а его собственного административного влияния для этого не хватало, он всегда посылал в морг меня. Вот и сейчас, встретив знакомого эксперта Дениса Валерьяновича Мирского, я напрямую выложил ему, что интересуюсь трупом попавшего под поезд уголовника по кличке Мурза.
– Труп, он и есть труп, молодой человек, – ответил эксперт. – Чего
Я желал. Мирский переговорил о чем-то с двумя молчаливыми и, как я успел определить, успевшими принять на грудь санитарами, после чего отвел меня в помещение, где на обитых жестью столах лежали накрытые непрозрачными клеенками тела.
– Вот ваш субъект.
Мирский откинул медицинскую клеенку, и моему взору открылось обнаженное, изуродованное колесами поезда тело. Вместо лица сплошное кровавое месиво, но, без сомнения, это был именно Мурза. Я хорошо помнил описание татуировок. Рисунок совпадал, вплоть до мельчайших деталей. Рост и телосложение погибшего также соответствовали комплекции Мурзы.
– Ну, полюбовались? – осведомился эксперт.
Вид изуродованного тела напрочь отбил у меня желание произносить какие-либо слова, и я ограничился кивком.
– Что желаете еще?
У меня создается впечатление, что медицинским экспертам доставляет удовольствие издеваться над оперативными работниками, показывая им всякие ужасы морга. Это ж надо спросить, чего я желаю. Да выйти поскорее отсюда! Выйти и вдохнуть полную грудь чистого, нет, пусть даже отравленного выхлопными газами воздуха, только бы не чувствовать этот сладковатый запах формалина, смешанный с запахом мертвой человеческой плоти. Мирский наконец все же накрыл труп клеенкой, и я обрел способность разговаривать, не боясь, что меня при этом вырвет.
– Денис Валерьянович, а на заключение о причине смерти можно взглянуть? – спросил я.
– А вы разве сами не видели?..
Эксперт сделал попытку вновь открыть тело, но я успел перехватить его руку.
– Спасибо, не надо. Я просто хочу знать, мог он умереть еще до того, как попал под поезд?
– Загадками говорите, молодой человек.
– Почему же загадками? – возразил я. – Убийство с инсценировкой несчастного случая. Или вы как эксперт исключаете такую возможность?
Мой вопрос оказался сформулирован исключительно верно. В Мирском заговорила профессиональная гордость.
– Я вам так скажу, молодой человек, – начал он. – Никаких иных повреждений, кроме тех, что получило тело, когда попало под поезд, на трупе нет. Так что я могу сказать определенно – этот субъект был жив до того, как попал под колеса.
Несмотря на категоричные заявления Мирского, я решил проявить настойчивость.
– Тем не менее покажите мне копию заключения о причинах смерти, – попросил я его.
Мирский надулся, как индюк, но все же провел меня в какой-то кабинет, вынул из ящика стола толстую амбарную книгу и, перелистав ее, извлек заложенную между страницами бумагу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась заключением о причинах смерти Мурзы.
– Вот, для администрации колонии подготовили, откуда этот тип сбежал, – пояснил он, передав мне медицинское заключение.
– Вряд ли вы что-нибудь поймете, здесь же специфические термины, – добавил
Такой откровенной издевки я уже не смог стерпеть и, желая уколоть эксперта побольнее, сказал:
– Применение специфической терминологии – еще не признак профессионализма. А вот ваш профессионализм, Денис Валерьянович, меня, извините, – я развел руками, – разочаровал. Да-да, представьте себе. Мы получили оперативные данные о том, что Мурза не случайно угодил под поезд, а был убит. И, осматривая его труп, я нашел тому убедительное подтверждение. А вы, уважаемый Денис Валерьянович, этого не заметили.
Мирский прямо изменился в лице. Вот что значит ущемленное самолюбие.
– Жди здесь. Никуда не уходи! – приказал он мне и пулей вылетел из кабинета.
Ничего, пусть еще покопается в трупе. Может быть, хоть покойники научат его культуре общения с живыми людьми.
Я с удовольствием наслаждался своей маленькой местью, но уже через четверть часа удовольствие сменилось досадой на то, что приходится впустую дожидаться эксперта. Мирский вернулся в кабинет спустя сорок минут. Выглядел он при этом усталым, но счастливым. У него на шее и на подбородке я заметил какие-то желтые пятна, которых раньше не было. Мне даже страшно стало предположить, откуда они взялись, но Денис Валерьянович, по-моему, вовсе не обращал на пятна внимания.
– Рано вы меня списали, коллега! Ох, рано! – сияя, воскликнул Мирский и погрозил мне пальцем, как нашкодившему ребенку.
Я мало что понял из его тирады. Да еще странное, ранее не встречавшееся обращение «коллега» вообще выбило меня из колеи. Мирский тем временем продолжал:
– Я только не понял – чего вы на меня-то наехали, ведь этого Мурзу не я препарировал.
– Денис Валерьянович, объясните толком, о чем вы?
За сегодняшний день мне уже так надоели загадки, что хотя бы от эксперта я имел право потребовать ясности.
– Ну как же, – сказал Мирский. – Я ведь выяснил, как этого типа убили. Я только не понял, как вы-то это определили. Вы же к трупу даже не прикасались.
– Так его все-таки убили?! – удивился я.
– Ну вы же, Артем, сами сказали… И вот я выяснил… – растерянно ответил Мирский.
– Так, давайте разберемся. – Я даже встал со стула и вытянул руку в сторону Мирского. – Денис Валерьянович, я понятия не имел, что его убили. И сказал это просто так, наобум. Никаких данных, заставляющих сомневаться в выводах экспертизы, у меня нет и никогда не было. Поэтому сейчас подробно рассказывайте, что вы только что обнаружили.
Что при моих словах случилось с Мирским, это надо было видеть. У него отпала нижняя челюсть, он так и стоял с открытым ртом секунд, наверное, пять или даже десять. Наконец ему это надоело и он закрыл рот. Закрыл и тут же гневно спросил:
– Так это значит, ты меня просто разыграл?!
– Денис Валерьянович, давайте не будем выяснять, кто и кого разыгрывал. Лучше расскажите, что вы обнаружили при повторном осмотре трупа.
– У него на темени имеется, правда очень слабо выраженная, гематома, характерная для удара твердо-мягким предметом, – медленно произнес Мирский. – А на железнодорожном полотне, как ты понимаешь, таких предметов нет.