Ядро и Окрестность
Шрифт:
Он делал это с большой любовью. В угловом помещении, которое ему отвела какая-то контора, где он числился сторожем, плавали удивительные запахи и дымы.
– Режу мясо, душа отдыхает, – говорил он.
Восточный человек, думал про себя Максим. Промывать рис, чистить овощи, отмерять специи – можно ли во всем этом находить удовольствие. Стряпню и кухню он в мыслях соединял с женщиной. Если готовил сам, то не очень вникая и с большой неохотой. Чистка и варка, мытье посуды ощущались им потерей времени. Приготовил себе обед, тут же и съел. Труд твой стал невидимкой.
Время мужчины всегда отливается в крупные вещи – дома, мосты, дороги,
– Любишь вкусно поесть? – задевал его необидно Максим.
– Пойми! Вот плов, – Фай ловко поднимал желтый рис куском хлеба, отправляя в рот, – раз он входит в тебя – он ты. Остальное нет. Тело это знает и радуется, когда моет, чистит и разделывает на части.
От сытной еды у него туманились глаза. Белые неиспорченные зубы с хрустом пережевывали зелень.
– Почему не остальное, – возражал Максим, – что видишь и слышишь, к чему прикасаешься, все твое.
Фай благодушно смотрел на него сквозь наволоку сытости.
– Разве оно входит в тело?
– Не хлебом единым, – вспомнил Максим.
– Продолжай.
– Но всяким Словом, исходящим из уст Божиих.
– Так у вас же нет больше Слова. А без него не стало и хлеба. Что ты ешь в своей столовке? Молочный суп и мятую серую картошку, называемую пюре. Аллах послал человека на Землю, дав ему тело и душу. О молитве я помню. Но у молодых, как ни старайся, тело идет впереди, а мы с тобой молоды. Или ты не в счет, вместе с твоим народом, лишенным радостей тела. Никогда не видел рядом с тобой женщину, значит, род людской принадлежит тебе не весь целиком. Скажу больше. Если не весь, то и ты не в нем. А без него тебе холодно. Потому что только от него из глубины идет тепло.
– Женщины теплые от того, что не мужчины?
– От того, что в глубине рода. Мужчины на поверхности, а те в глубине, как пчелиная матка в своем улье.
Максим знал: одни люди мерзнут, другие нет. До него холод добирался через руки и ноги. Спину он тоже норовил прятать от зимнего ветра. Руки время от времени совал в карманы пальто, а пальцы ног шевелил, разгоняя кровь.
С годами каждый привыкает к себе, невольно перенося свои ощущения на остальных, во всем подобных ему сочеловеков. Понятно было, что зима не щадит стариков. Все свое тепло они уже отдали, даже летом носят валенки с телогрейкой, кому за семьдесят. Однако разницу в температуре между мужчиной и женщиной он не улавливал. Женщины были теплее, но не градусом тела. Он очень удивился, узнав, что птицы разогреты до сорока с лишним градусов. Оказывается, и женщинам тоже дано лишнее тепло. Наверное, потому, что они не могут согреться физикой быстрого и долгого движения.
На шабашках встречались отделочницы – по малярке, плитке, обоям – молодые девчонки-лимитчицы. У них были розовые лица и жаркие руки. Фай, проходя мимо, любил завести разговор:
– Кабанчик? – спрашивал он.
Так называлась прямоугольная толстая плитка для облицовки фасада.
– И что?
– Тебе нужен скакун, чтобы унес за облака.
– Где ж его взять?
– Далеко ходить не надо,
Тот переминался под взглядом синих глаз.
– Как ты терпишь плитку голой рукой? – спрашивал он, чтобы не стоять дураком.
– У меня руки огнянные.
Его поразило это слово – не огненные, как говорят и пишут, а огнянные, и на него дохнуло жаром раскаленных углей. Видимо, из Владимира или Ярославля, успел подумать он.
– На, возьми. – Она протянула узкую, но крепкую ладонь.
– Ой, да ты чуть теплый, – не удержалась плиточница.
– Кровь не греет, соплями не согреешься, – бросила ее товарка.
– Грубая ты, Клавка, все у тебя на х… А ты не хули, да подхваливай.
– Пойдем, – сказал Максим Фаю.
Было ему неприятно, будто подловили на тайной слабости. Дома он взял купленную в храме Библию. Третья книга Царств начиналась так: «Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтобы она предстояла царю и ходила за ним и лежала с ним, – и будет тепло господину нашему царю».
Вот оно что! Одолевший некогда Голиафа мог унять непрерывный свой озноб лишь с помощью женского тела. Сколько же ему было? Он перечитал историю жизни Давида и нашел лишь, что времени царствования его над Израилем было 40 лет. Немало, но не древним же старцем сошел он в могилу. Или такова участь всех государей. Власть, как пресс, выжимает их досуха. И в русской деревне на печи лежали сплошь старики, довершая жизнь. Старухи же любили постель по свойству своего пола, согревая ее собой.
Фай брал с собой кетмень на шабашку. Он привез его сюда из далекой Азии. Слово не было совсем чужим. В памяти Максима вдруг всплыл рассказ о бедном дехканине, читанный в детстве. Тот обрабатывал свое поле кетменем. Не у кого было тогда спросить. Максим думал, это лопата – что еще мог держать в руках земледелец. Но это оказался совсем другой инструмент. Его рукоять стояла под прямым углом к рабочей поверхности. Металл ковали вручную. Следы от ударов молотка отливали серебром. Мощное усиление вблизи крепежного кольца сходило на нет к лезвию. Сама рукоять была не обычным прямым фабричным черенком, а упругой узловатой палкой, способной гасить удары. Работал он по принципу мотыги, не лопаты. Не переворачивал слой почвы, а разбивал и рыхлил. Фай бросал с его помощью раствор на носилки. Он тянул кетмень на себя. Движение шло сверху вниз, было удобным для тела и потому экономным и сильным. Лопата же, наоборот, поднимала свой груз, чтобы потом опустить.
По человечеству Фай и он шли рядом. В чем заключалась разница, Максим не мог определить, но она лежала на виду, такая же как между лопатой и кетменем.
Он вспоминал все, что знал об орудиях, выстраивая их в ряд. Все начиналось с палки. Ее заостренный конец делал лунку. Максим услышал об этом в школе, ее называли копалкой. Потом люди придумали деревянный кол. Он походил на лом, только лом сделан из железа и потому тяжелый, а кол не имел силы. На него надевали камень с отверстием, который заключал в себе необходимую массу. Известно, что масса впитывает энергию, как сосуд воду. Кол с утяжелителем вбирал силу рук, отдавая ее земле в момент удара. Мотыга появилась намного позже, в век бронзы, и развилась в плуг, но это уже с приходом железа.