Ядро и Окрестность

Масленников Владимир

Однако ядро не только балласт, у него есть вторая, более тонкая функция. Пропорция между тяжелым и легким имеет отношение ко всему корпусу Земли. Раз корпус движется, то обязан быть сбалансированным во всех своих частях. Задача равновесия решается просто. В трюм корабля гравитация отправляет самые тяжелые элементы.

У Солнца все по-другому. Его дно наполнено наилегчайшими веществами. Более массивные, уже преодолевшие стадию синтеза, поступают наверх. Однако принцип балансировки не нарушается, опять-таки благодаря гравитации. В центре Солнца развивается огромное давление. Элементы, пусть и очень легкие, с такой силой прижаты друг к другу, что их общий вес в кубическом сантиметре достигает ста и более граммов. Планетарное ядро построено в соответствии

с массовым числом самих элементов, их собственным химическим рангом. Пользуясь силой тяжести, они и погрузились в центр, вытолкнув на поверхность то, из чего состоит кора. В звездах, наоборот, не вес элементов, но их упаковка распоряжается верхом и низом. В результате самое легкое ложится на дно, чтобы приступить к эволюции, а на Земле устремляется вверх, желая ее продолжить.

Максим очнулся, пытаясь понять, где находится. Он стоял во дворе здания в Банном переулке. Вся небольшая площадь была тесно заставлена рядами стендов с объявлениями. Здесь Москва вступала в обмен с другими городами – жилье на жилье. Квадратные метры не могли перемещаться в пространстве. Их потому и называли недвижимостью. Но люди обтекали Землю всегда, а в эпоху перемен тем охотнее. Жилой фонд не поступал в продажу, она считалась собственностью государства. Зато возник рынок обмена, на котором стоимость жилья определялась с высокой точностью. Например, Москва ценилась дороже остальных городов. Она притягивала работу и деньги, быстрее ставила на ноги и выводила в люди. Однако перемены вступали в свои права. Москва покачнулась, как трамвай на повороте. Максим не удержался на ногах и вылетел с работы. Теперь перебивался случайным рублем и, наконец, решил привести в движение единственное, что оставалось, – трехкомнатную квартиру. Он выбрал Запад. Побывавшие там люди говорили, что это поверхность Земли. Выбрал тот его кусок, который уже откололся от России в поисках новой судьбы. Западом была Латвия, точнее, ее столица.

Сейчас читал объявления. Риги было намного больше остальных городов. Это настораживало, зато она и щедро платила за себя. Он переходил от стенда к стенду, просматривая все подряд, пока не остановился на очень выгодном предложении: «даю две квартиры вместе с дачей за вашу двух-трехкомнатную». Настоящий подарок. Никаких дополнительных условий не выдвигалось. Он долго стоял, не отпуская от себя воображение будущих жилищных благ, потом переписал адрес с телефоном и направился к почте. На звонок ответил немолодой уже женский голос.

– Меня заинтересовал ваш вариант, – сказал он в трубку. – Есть трехкомнатная. Что вас больше устроит, мой приезд к вам или ваш ко мне в качестве первого шага к обмену?

– Вы бывали в Риге? – услышал он.

– Нет, не приходилось, но наслышан.

– Вот и приезжайте. Лучше один раз увидеть. А мне Москва знакома. На всякий случай хотелось бы уточнить, как далеко это от центра. Только ради Бога, не подумайте, что прячусь за предварительное условие. Согласитесь, чем ближе, тем лучше.

– Пятнадцать минут до метро и двадцать поездом.

– О, это мне подходит. Не откладывайте, жду. Сойдете на вокзале, сразу же позвоните. Всего доброго.

Итак, колесо завертелось. Он уже не мог снять ногу с педали. Рига смотрелась обычным городом, впрочем, немалым для такой крошечной страны. И слегка напоминала Москву своими разбросанными кварталами. Даугава была украшением. Деревья стояли не вдоль улиц, а в парке, полном жасмина. Ни на что не похожим оказался Старый город – осколок Европы. Все остальное немножко пахло благородной нищетой. Горожане общались по-русски. Он обратился к прохожему, как пройти в ближайший универмаг.

– Там ничего нет, вы зря потратите время.

В трамвае смотрел в окно, разглядывая улицы. Людей было немного, он попал в провинцию. Максим вспомнил Иркутск, где спешащая молодежь по утрам, штурмуя вагон, отрывала пуговицы с мясом. Неожиданно сухощавый благообразный старик повернулся лицом к сидящим и громко бросил в глубину салона: «Сфопота». По-русски он говорил плохо,

выразить свою мысль целой фразой не мог и, чтобы усилить впечатление, добавил: «Софеты кофно». Ему никто не ответил, но безразличная до сих пор тишина напряглась струной.

Максим ничего не понимал в национальных чувствах. Он принадлежал большому народу, принимая в себя его горе и радости. Горя было очень много. Чего стоила одна война, перебившая население от четверти до трети. Но и до нее искусные портные выворачивали страну наизнанку так умело, что она трещала по швам. Радость стояла невысоко, однако война ушла в глухую тень. Так он думал. Россия, упираясь в континент, напрягала Шар. Где величие, там и сила, которая утверждает мир, а с ним всегда тепло, потому что он – Лето.

Малые народы не имеют силы, поэтому часто превращаются в игрушку больших. Возникают обиды и подозрения. Оставьте нас в покое, говорят они. Мы хотим жить отдельно. Свобода дороже величия. Но ведь и то сказать, нет никакой свободы вообще, самой по себе, безотносительно к остальному. Уходи в пустыню, никого вокруг, там и делай, что хочешь. Как ветер в ушах, дует в левую сторону, дует и в правую.

Человек прибивается к родному племени, племя к человечеству, составленному из разных народов, больших и малых, сильных и слабых. Прибивается, чтобы отдать свободу пустынножителя, получив взамен нечто более ценное – единичное и частное бытие в окружении множества. Все жаждут мира, хотя никто не отменял войну, а те не живут друг без друга. В конце концов мир изнемогает от собственной тяжести, не зная, что делать. И зовет войну – указчицу единственно верного направления. Как только она произнесет свое слово, отринув вавилонские башни, воздвигнутые его усердием, наметит путь, то спустя положенное время снова наступит мир. В его глаза, широко открытые, будет вкраплена цель. Он потерял ее и нашел, как слепой свою палку. Люди ненавидят войну, она сводит с лица земли не одни только башни, не щадит скромные дома, и даже лачуги, и хижины. Но ведь и мир, нагромождая формы, переливается через край, формы растут, превращаясь в небоскребы, то есть создания, скребущие небо. Кому такое понравится!

Сильные делят территории, прибегая к войне. Ничего с этим не поделаешь, война потому и есть, что умеет перекраивать пространство. Сила, как сжатый пар, стремится к расширению. Однако Земля конечна, слабые не могут жить на ней, как им заблагорассудится, вольно и без всякой оглядки, наслаждаясь свободой. У них в запасе несколько вариантов – примкнуть к одному из соперников вплоть до полного в нем растворения или держать нейтралитет, но только при условии равенства воюющих сторон. Нет равенства – нейтральная полоса сокращается. Нейтралы воленс-ноленс переходят на сторону победителя. Сколько бы кто ни толковал о свободе, она там, где много огня, который превращает воду котла в упругий пар.

Россия, проиграв Первую мировую, потеряла в весе и стала изгоем. Вокруг нее построили санитарный кордон. Никто из стран кордона не возмутился навязанной им недружественной ролью по отношению к соседке. Польша с Венгрией вспоминали прошлые обиды. Но почему Болгария, Чехия, почему Финляндия?

Надо, однако, замолвить слово и о малых. Их много, и, значит, отвечают какой-то важной потребности, включены в межстрановой оборот. Тут Максим почувствовал, что думы его одиноки. Всех трогает маленький человек, как нелегко ему в этом мире, хотя на нем все стоит, им держится. Что умеют малые страны? Сколько ни рылся он в книгах, ничего не нашел. Сами про себя они знают многое, но на большом слуху их нет. Все только о державах – прошлых и нынешних. Сверхдержавы шлют о себе волны новостей такой силы, что колеблют земную твердь. От малых стран бежит лишь рябь по воде. Однако малые проводят границы между большими. Каждую большую можно сравнить с особой площадкой или уровнем. Чтобы они занимались своим делом, не теряя при этом связи с окружающим, нужны мембраны. Человечеству служит не только единство, но и разделение. Мембраны и прокладки как раз выполняют эту роль.