Ядро
Шрифт:
– Скажи ей об этом.
Если бы можно было так просто сказать родителю, а может, и ребенку, что ты думаешь на самом деле. Кажется, это способно причинить лишь боль. Или нет? Или это действительно единственное противоядие?
– Я не смогу.
– Почему?
– Почти всегда такие разговоры заканчиваются слезами и извинениями, которых я не могу принять.
Губы подруги сохраняли форму улыбки, но в глазах не было ни веселья, ни удивления. Зоя подумала, что видит выражение лица человека, которому предложили выпить песок и тот не понимает, то
Подумав, Майя спросила:
– А если ты скажешь «я тебя прощаю»? Что тогда произойдет?
Напряженное молчание резало на дольки щелканье поворотника.
Через минуту Зоя заговорила, нехотя выдавливая из себя каждое слово:
– Это бы означало, что я была обижена, а теперь нет. Но это не так.
– Что именно не так? Что обижена или что простила?
Беседа прервалась внезапным:
– Вот здесь мы и живем.
Зоя зарулила в продолговатый двор с машинами, мордами припаркованными на газоне. Иначе никак – проезд узкий. Кирпичная пятиэтажка цвета переваренной гречки выглядела так, будто в ней жили беженцы. Половина балконов не застеклены. Другие – по старинке с деревянными рамами. За ними громоздились сокровища: велосипеды, детские ванночки, лыжи, лопаты. Что скрывали тряпичные цветастые шторки в крайних секциях, даже представить страшно. А над всем этим гирлянда бельевой веревки с колготочками, пеленками, растянутыми на коленках трениками и прочими атрибутами бедности.
– Старый дом. Квартира от бабушки досталась. На новое жилье пока не заработали, – неожиданно весело сказала Зоя. – Ты представляла Москву как-то иначе?
– Да, – наигранно надувая губы, ответила Майя.
– От МКАД до Сахалина Россия одинаковая. Только внутри Садового почувствуешь, что такое Москва.
Майя недоверчиво прищурилась на подругу, и они облегченно расхохотались.
8
Лера взглянула на часы. Семь. С улицы доносился скрежет. Так близко, будто скребли по черепной коробке.
«Какого хрена?! Нашли время снег чистить».
Поднялась, обогнула кровать и плотно прикрыла окно. Стало чуть тише, но боль в висках только усилилась.
Вода, аскофен, горячий кофе. Срочно!
В полумраке комнаты она не сразу поняла обо что споткнулась.
«Господи, он тут! Спит на полу. Как и обещал».
Лера плеснула в стакан воды, в последнюю секунду заметив, что его дно не прозрачное – темно-красное. Пересохшее озерцо вчерашнего веселья.
«Ладно, хуже не будет».
Она выудила из сумки таблетки, стараясь не шуршать упаковкой, выдавила две и проглотила обе разом. Затем взяла с кровати подушку и легла на пол рядом с Кириллом.
Ей хотелось побыть с ним, пока пронзительный свет нового дня не отдалил их на расстояние случайных встречных. Во сне он еще красивее. Губы расслаблены, ресницы обнимают гладкую смуглую кожу. Спящий зверь.
Вчерашние слова, взгляды, ненавязчивые прикосновения к ее руке, щеке, шее – все это всплывало в памяти,
Кофе перехотелось.
Как давно она не испытывала подобных чувств? Страшно думать о таких вещах с похмелья. Изменится ли теперь ее жизнь, или она вернется домой и заживет как прежде? Как прежде…
Снова погружаясь в сон, Лера думала о Лондоне. О том, как он приземлится в стране, где она никогда не бывала, будет улыбаться некрасивым британкам, источать феромоны в залах, наполненных эксцентричными писательницами. Она уснула, уткнувшись ему в грудь, мечтая о том, чтобы время остановилось.
Когда солнце преодолело утреннюю лень и холодным свечением натянуло на мир серебристо-серый полог, Кирилл осознал, что спит в обнимку с девушкой, а его мужское естество демонстративно этому радуется.
Он погладил Леру по голове. Светлые волосы гладкими ручейками раскидало по подушке. Одежда мятая: уснула, как и он, не переодеваясь. Светлые соринки с пола приклеились к черной футболке. Кирилл протянул руку, аккуратно снял одну из них и вдруг понял, что хочет оберегать эту девушку вечно. Неважно от чего: злых монстров или мусора на одежде.
Он не был сентиментальным, но, как любой писатель, старался быть внимательным к мелочам, запоминать их с жадной дотошностью.
Кирилл попытался зафиксировать ускользающий поток мыслей. В голове прозвучало слово «трогательность». Трогательный момент, трогательная девушка, трогательный поступок. Почему в том, что имеет такое воздушное свойство, зашифровано слово «трогать»? Ведь трогательное как раз трогать совсем не хочется, только смотреть и наслаждаться.
Стараясь не шевелиться, парень нащупал в кармане телефон, открыл приложение Google Docs и стал делать записи.
Он напряженно пялился в экран, когда Лера проснулась во второй раз.
– Привет.
– Доброе утро.
– Во сколько у тебя самолет?
– В семнадцать десять.
– Так мало времени осталось.
Кирилл убрал телефон и положил тяжелую горячую ладонь ей на плечо:
– Пойдем позавтракаем.
Они стояли на крылечке. Секвойя в красных глиняных горшках закрывала парочку от взглядов персонала и постояльцев. Панорамные окна первого этажа поблескивали карамельными огоньками в перепутанных змейках, разбросанных по узким подоконникам.
Подмосковье почти всю зиму на грани плюса – влажно, промозгло, небо окрашено поблекшей синевой. Кирилл закурил, затянулся разок, и вдруг призраком соединились два утра. Это было вчера. Чужая, холодная Лера пролетела мимо. Погруженная в пугливое вязкое состояние побега, она меньше всего ожидала зацепиться за кого-то так крепко, что внутри будет саднить и жечь.
Казалось, пьяные разговоры, пугающие восхитительные прикосновения – это всего лишь короткая игра. Игра в один раунд: привет – пока. Ее даже не будут терзать угрызения совести, ведь фактически измены не было. И все же беглянке становилось дурно от мысли, что сейчас они попрощаются. А впереди дорога домой.