Яды и противоядия, или Тайны старой аптеки
Шрифт:
– Да очнитесь же вы! – услышал я голос де Абрантеса.
Я приподнялся. Да, я лежал на тех же каменных плитах. Теперь, во сне, я был человеком. Я поднял глаза на де Абрантеса.
– Что там было? – рявкнул граф, – где Маттеус?
– В тюрьме. Его обвиняют в отравлении этого покойника, – горестно отвечал я.
– Но вы же сказали, что он был уже мертв, когда Маттеус пришел? – изумился граф. – Как же тогда они могут его обвинять?
– Да что с того! Жена и служанка, врут, сговорившись, что он был
Граф замер на секунду, что-то соображая.
– Странно. То есть, этого Адельберто Миранда кто-то отравил – возможно, они сами – а потом позвали Маттеуса, чтобы был повод обвинить его, аптекаря, в отравлении… Но постойте! А как же то письмо? Или оно было фальшивым? Но нет, не сходится! Ведь, вы сказали, что жена рыдала над мужем, проклиная ту даму-отравительницу?
– Да еще как рыдала! И в комнате не было никого, кроме служанки, которая, кстати, рыдала и проклинала отравительницу тоже! Зачем им ломать комедию в отсутствие зрителей?
– Незачем, – согласился граф.
Воцарилось молчание. И в ужасе я понял, что всегда находчивый граф просто не знает, что делать; это было для меня равносильно краху последней, самой крошечной надежды…
А граф все думал и думал; хмурил брови, щурил глаза, словно вспоминая о чем-то; наконец, спросил неожиданно:
– А кстати, почему служанка сказала Маттеусу, что вдова покойного… кстати, как ее зовут?
– Сеньора Анхела Миранда.
– Почему служанка сказала, что Анхела останется на улице?
– Майорат, – отвечал я кратко, – Наследование по мужской линии. Теперь все наследство перейдет Бог знает, к какому родственнику мужского пола, я уж и не знаю…
– Ах, вот что! А у нее, стало быть, нет сыновей?
– У нее две дочери, совсем крошки. Но я надеюсь, что новый владелец поместья будет в ней милостив…
– Да, это интересно. Получается, что у хозяйки нет мотива травить мужа – ведь после его смерти она из госпожи и хозяйки замка превратится в лучшем случае, в бесправную приживалку, а в худшем, вообще…
– В бездомную бродяжку, если только другие родственники ее не подберут, – вздохнул я. Затем, с мольбою взглянув в лицо графа, я спросил:
– Неужели у вас нет никакой идеи?
– Вот что, – отвечал он, – отправляйтесь-ка к Сильвио: постарайтесь привести его сюда. Возможно, нам удастся с ним поговорить… Просыпайтесь!
Когда я проснулся, то едва не заплакал от боли в натруженных лапках. Но что делать: превозмогая себя, я поплелся к дому Сильвио (мне очень помогла тряская повозка с тыквами, прицепившись к которой сзади, я проделал часть дороги).
Уже вечерело, когда я наконец добрался до нужного мне дома. На небе, еще голубом, пробивалась узенькая долька сливочно-белой луны, а багровое солнце, собираясь на покой, подсвечивало
В отчаянии я залез на раскидистое дерево, которое росло у каменного забора, по нему перелез на сторону двора – и принялся отчаянно мяукать.
Вскоре из окна кухни в меня полетело что-то тяжелое. Это сопровождалось воплем: «Да заткнись же ты, чертова тварь!»
– Мяяяяу! – взвыл я еще громче.
– Фабьо, где ты там? Прогони эту мразь хвостатую, уже сил нет слушать!
Тотчас из дома выскочил мальчишка и попытался достать меня с дерева. Это ему не удалось, и вскоре к нему присоединилась целая компания сочувствующих. Они трясли дерево так, что держаться на нем я уже не мог. Спасаясь, я спрыгнул с дерева и метнулся в угол двора. Толпа погналась за мной. Я метался, как мог, вскарабкался на забор, и чуял уже, что придется мне убираться не солоно хлебавши, а то и вовсе стать жертвой этих негодяев – как вдруг суета вокруг моей скромной персоны закончилась. Толпа притихла, повинуясь знакомому голосу с сердитыми нотками:
– Прекратите, живо, что тут за свара?! Ну-ка, тихо!
Это был Сильвио, какое счастье! Высунувшись из окна, он осмотрел двор.
– Там кот, – объяснил ему кто-то из домочадцев, – совсем изорался!
Я немедленно спрыгнул с забора, и, прошмыгнув между ног столпившейся челяди, кинулся к Сильвио. Вскочив на подоконник распахнутого окна, я, мурлыча, потерся об его руки.
– Лео? – произнес он с недоумением.
– Гляди-ка, от нас удирал, а к хозяину-то ластится, – заметил кто-то в толпе.
Подняв меня на руки, Сильвио осмотрел меня.
– Ваше счастье, что кот цел, – заметил он сердито, – не то вам несдобровать. Впредь не смейте трогать этого кота!
– Мяяяяяу! – снова взвыл я.
– А где твой хозяин, Лео?
– Мяу, – разъяснил я горестно, – мяу, мямямямяу, мя, мя, мяу!!!
– С ним что-то случилось? Нужна моя помощь?
– Мяу.
– Погляди, как этот кот отвечает – похоже, он умен, как человек, – заметил кто-то.
Меж тем, Сильвио сунул меня за пазуху, и, выбежав во двор, вскочил в седло.
– Господин, а как же ужин? – раздался вопль кухарки.
Не оборачиваясь и не отвечая, Сильвио пришпорил коня, и я зажмурился от страха, когда мы вихрем понеслись по мощеной камнем дороге.
Когда на пятый или шестой по счету стук дверного молотка дверь не открылась, Сильвио, в замешательстве, уже готовился отправиться восвояси. Я выпрыгнул у него из-за пазухи, и, подцепив дверь лапой, потянул ее на себя; она отворилась со скрипом.
– Так дверь не заперта? – удивился Сильвио. По его омраченному лицу я понял, что он счел это за дурной знак.