Йага
Шрифт:
Угадал.
Зорка уперла ладони в землю. Когти втянулись, чёрные перья опали. Седые космы легли на плечи вдовьим платком. Глядела она на собственные морщинистые пальцы и, как знать, себя ли убеждала или Рьяна.
– Йага – дар леса. Наше дитя, безлюдное! Лес её мне принёс, и только лес забрать сможет. А не ты.
Ох и тяжко далось ей это, ажно костки захрустели! Но ведьма взвилась в воздух, превращаясь мало не в чёрную тучу, нависла над Рьяном.
– Убирайся, чужак! Не будет тебе помощи! И прощения не будет! Убирайся и не смей возвращаться
И упала в траву перекошенным комком тряпок.
Молодец зарычал. Проклятье вспенилось в животе, подступило к глотке…
Но выстрелило закатными лучами солнышко, осветило двор. Вспыхнули красные каменья серёг в траве. Рьян проглотил комок в горле да и пошёл обратно в город. Людье, Безлюдье… Нигде-то ему места нет.
Глава 7
Безлюдье
Жёлтые звериные глаза слепо глядели в потолок. Пред ними стоял согбенный старостью жрец. Одна рука его держала девку за волосы, вторая, с ножом, чиркала по горлу. Снова и снова. Раз за разом багряный зев раскрывался и зарастал, чтобы снова расцвести смертельным бутоном.
Вот каковы люди…
Те, что приходят за помощью, приносят свежий творог и масло, благодарят… Те же самые, что кидали колосья в жертвенный костёр. Те, что поили Мать Землю кровью и кормили едким дымом Отца Небо.
Не бывать ей среди них. И им не бывать в её лесу! Отныне и впредь.
Йага села, ступила на холодный пол. Матушка подняла глаза от работы, плотнее запахнула вязаный платок – с вечера всё сильнее зябла. Но слова не сказала. Не остановить ведьму, когда колдовство уже зреет в жилах.
Крыльцо скрипнуло, и жабы, живущие под ним, выскочили проверить, кто потревожил их в поздний час. Свои! Лесная госпожа не обидит. Самая толстая и бородавчатая скакнула к девке, а та и не вздрогнула от холодного прикосновения. Спустилась по ступенькам в мягкую перину тумана, тот верным псом прильнул к голым ногам.
Йага пошла в темноту. Вроде та же самая темнота, какой малых детей во враках пугают, а для неё – друг любезный. Мать и отец, брат и любимый. Тьма ласково обняла ведьму за плечи.
Дочь леса и не заметила валяющихся в грязи серёг, прошла мимо. Не испугалась, когда вылезли из-под коряг гадюки, когда за нею увязались лохматые нечистики без рук и ног. Она плыла в тумане, и дорога сама стелилась пред нею, подставляла мягкий мох под ступни, отводила мокрые ветки, чтоб ненароком по лицу не хлестнули. И тени ползли позади, заливая следы чернотой.
Не замедлилась и когда пред нею задрожало болото. Туман накрыл его одеялом – не разглядеть, где топь, где кочки. А ведьма и не глядела. Она знала. Прошла по скользкой коряге, вслепую переступила бочаг.
Любопытные вороны спустились с рассохшегося дуба пониже: посторожить, как станет девка скидывать рубашонку. Девка и скинула, оставшись укутанная одним лишь туманом. И принялась танцевать.
Нагое тело плыло в белёсых нитях влаги, пальцы рисовали чародейский узор, и он не
Змеи и жабы, нечистики и чёрные птицы, сам туман и тени – всё закручивалось вьюгой, стягивалось тугим узлом. Станет он крепок, как слово колдовское, нерушим, как сама чаща. И тогда ни единый живой человек боле не войдёт в их лес. Тогда навеки разделятся Людье и Безлюдье. Тогда сбережёт ведьма своё царство от тех, кто забыл, как разговаривать с богами!
Лес плясал вместе с Йагой, отзывался на каждое движение, на поворот и вздох… Но не весь. Что-то чужое было рядом, недвижимое.
Ведьма остановилась, вытянула вперёд руки с сомкнутыми ладонями и развела их в стороны, будто бы воду загребла. Туман повиновался, разделился надвое. И открыл взору молодца, что стоял под дубом. Кулаки сжаты, руки по швам… Упрямый!
Какая иная девка кинулась бы прятать свою наготу. Йага же гордо вскинула подбородок. А Рьян стоял перед нею, стиснув челюсти так сильно, что скулы проступили, и не думал уходить!
– Убирайся, пока жив.
– Нет, – спокойно отозвался проклятый.
– Мы не станем тебе помогать. Ни я. Ни матушка. Ни наш лес. Убирайся.
Он поднял на неё глаза. Голубые, светлые – такие не встречаются в срединных землях! И пошёл вперёд.
– Убирайся!
По велению ведьмы, на него кинулись нечистики, но северянин раскидал их, как собак бездомных.
– Пошёл прочь!
А он не отступал. Вот уже совсем близко. Что сделает с нагой беззащитной девкой?
Вот только Йага беззащитной не была. Весь лес за неё!
Туман удавкой захлестнул молодца, тени налетели голодной стаей. А он шёл, как супротив бури, шёл и не останавливался!
Вороны норовили выклевать бесстыжие глаза, водяницы высунули из болота прозрачные руки, вцепились в сапоги.
Рьян упал… оттолкнул жадные длани мертвянок, пошёл дальше.
Молвил бы хоть слово! Молвил бы… Кабы знал, какое!
Старый жрец шёл так к помосту. Не глядя по сторонам, едва передвигая ноги. Шёл к цели, не сворачивая. Йаге помстился нож в кулаке проклятого. Схватит одной рукою за волосы, а второй, с ножом…
– Ни один человек больше не ступит в мой лес! – закричала она. – Ни один!
– Пусть так, – с трудом вытолкнул из горла он. – Пусть не ступит. Но я и не человек вроде.
Ведьма взмахнула руками, к которым приросла тень крыльев, страшный ветер свалил Рьяна, обернул на спину. Утопницы вцепились в рыжие вихры, потянули в трясину. Болото ожило, чавкнуло, норовя заглотить добычу. Чёрное, голодное! Как проклятье…
Не вырваться человеку из ловушки. Человеку не вырваться, а тому, кто нынче зверь боле, чем человек, можно. Рьян зажмурился, впервые призывая проклятье добровольно, и то с готовностью наделило мышцы силой, рвануло молодца вверх, повело к ведьме.