Ягодка, или Пилюли от бабьей дури
Шрифт:
– Возможно, – уклончиво ответила Света.
– В таком платье только на панель, – с уверенностью заявила свекровь.
– Интересно, что это за панель, чтобы в платье за несколько тысяч долларов ходить?
– Та, по которой твоя Лерка всю жизнь ходит и крутит задом. Убери эту тряпку, я сказала.
– Нет, пусть останется. Она мне нужна, – уперлась тогда Светлана. Почему и зачем ей это было нужно? Трудно сказать. Вернее, с какой-то стороны, очень даже легко. Всю жизнь, все эти восемнадцать лет, Света делала все так, чтобы никому не создавать никаких проблем. Свекровь ее не любила, и Света старалась выстроить свой день, да
Когда Кирюшка только родился, свекровь отказалась принимать их в своем доме. Это была целая история, которую по сей день помнил даже Константин. И иногда, в пылу какой-нибудь очередной семейной сцены, припоминал матери, как по ее милости он прожил в вонючей общаге больше трех лет.
– Не такая уж она была и вонючая, – робко вставляла Светлана, но выросшему в Москве, в хорошо обеспеченной, полноценной семье со всеми удобствами Константину так не казалось. Свекровь, Ольга Ивановна, давно уже раскаялась в содеянном, однако признаваться в том, что в свое время отреклась и от сына, и от новоявленного внука только потому, что он был рожден какой-то малолетней девахой из общаги, она не любила. То, что она называла Светлану лимитой (что было в каком-то смысле правдой) и интриганкой (в чем Света замечена не была), когда-то сильно обижало Свету. Особенно сразу после родов – ей до жути хотелось завоевать доверие непримиримой и строгой Ольги Ивановны. Все это доставило Свете немало огорчений и вызвало немало слез. Впрочем, после родов женщины все поголовно льют слезы почем зря. Гормоны.
Света и Лера лили слезы вместе, застряв с двумя грудными детьми в общежитии медицинского института на Академика Волгина. Свету не приняла свекровь, а Лерин Михаил жил с мамой и папой в Мытищах, так что она и сама не стремилась воссоединиться с новыми родственниками, предпочитая остаться в общаге. Тогда Лера вообще считала, что их брак с Михаилом не продлится больше года, и всерьез его не рассматривала. Пользуясь оставшимися от покойного отца связями, Лера выбила им две «семейки», отдельные «семейные» комнаты с душевой, врата рая и предел мечтаний всех обитателей улицы Академика Волгина. В «семейках» они могли долго и счастливо жить-поживать и добра наживать вплоть до окончания института. Правда, даже несмотря на Лерины связи, полгода пришлось справляться самим, без мужей. Родили они одна зимой, другая весной, а «семейки» дали только к середине лета.
Костя и Миша приезжали только по выходным, оставаться на ночь им не разрешали. Первые полгода Света и Лера справлялись как-то сами, а потом – долгие и, кстати, очень счастливые три года с Костей в общаге. Милейшая Ольга Ивановна тогда гоняла чаи с подругами, наслаждаясь простором пустой трехкомнатной квартиры. А теперь – теперь пусть потерпит висящее на холодильнике платье. Так решила Света, с трудом понимая, почему именно теперь, после стольких лет совместной жизни, ей захотелось показать характер, которого, в общем-то, у нее никогда не было. Платье осталось, хоть Света от этого не стала ни счастливее, ни стройнее.
Целых два месяца
– Приходит парень в себя, – уверял он жену, когда та пыталась поделиться беспокойством.
– Я думаю, он обижен.
– На что? На то, что мы его кормим и поим? Пусть лучше математику учит, экзамены скоро. Или он думает, я его от армии отмажу? Пусть даже не надеется.
– Костя, ты меня вообще слышишь?
– Не мели чушь.
– Какую именно чушь не молоть? – редкие разговоры супругов заканчивались полным Светланиным поражением. Очень трудно обсуждать серьезные вещи с человеком, предпочитающим говорить самостоятельно и не слушать вовсе.
Светлана жила в ощущении надвигающейся опасности, но поделиться ей было не с кем. Разве что с платьем, висящим на холодильнике. Оно проявляло больше понимания, чем муж. С ним можно было просто помолчать или выговориться, зная, что оно не перебьет, не отмахнется, не станет отрицать собственных слов. Света частенько проводила вечера (да что там, и ночи тоже) с платьем. И когда катастрофа все-таки разразилась, именно ему, а не мужу, она сказала тихонько, про себя:
– Я же предупреждала.
Нет, Света не сошла с ума, не свихнулась на почве своего странного кризиса и не думала, что платье живое и способно отвечать. Она разговаривала с ним, как некоторые очень одинокие люди разговаривают с собакой. Им просто нужно высказаться, а ответа они все равно не ждут. Что же делать со всеми мыслями, которые переполняют, но которые некому высказать? Только платью, временно исполняющему роль собаки, и Ирме. Лере о том, что происходит с Кирюшкой, сказать было нельзя никак, потому что именно с Лериной легкой руки все и началось. Именно после того скандала, после дня рождения Бенечки, муж и сын стали такими вежливыми и тихими, что становилось страшно, а когда они находились рядом, казалось, что сейчас рванет. Стоит только пролететь одной искре.
– Я же говорила, что с ним не все в порядке. Он никогда таким не был. Просто идеальный ребенок. Здравствуйте, доброе утро. Даже по воскресеньям! – тихо жаловалась Света Ирме по телефону.
– А раньше что? Они сразу лаялись?
– В выходные Кирюшку не добудишься, а Костик считает, что вся семья должна сидеть за одним столом. Особенно после ремонта, когда этот стол у нас есть. Вот они и ругались. А теперь нет, Кирилл выходит молча из комнаты, умытый и не в трусах, а одетый во что-то…
– Кошмар!
– Да уж. И о машине больше – ни слова. Костик уже договорился с покупателем, так что вопрос решенный. Никакой надежды. А Кирюша как будто даже не переживает. Я попыталась его спросить, а он знаешь что мне ответил?
– Что?
– Что это не его дело! Представляешь? Что отец может поступать так, как считает нужным.
– И тебя это расстраивает? – удивилась Ирма. – Ведь ты пойми, это звучит разумно.
– Да? Что ты говоришь, а мне кажется, что он что-то готовит. Что-то ужасное.