Якорь спасения
Шрифт:
– Наше время - время талантов, - глубокомысленно заметил на это Аким.
– Время талантов может быть, а вот времени гениев не бывает, поддержал его Чайников.
– Ну почему же, - возразил Востроносов, - бывает и время гениев. Золотой век Перикла, эпоха Возрождения, девятнадцатый век русской литературы.
– Возможно, возможно, - согласился Аскольд Аполлонович. Он был настроен благодушно, дела у него шли, можно сказать, отлично. С самотеком он управлялся легко, даже прихватывал для рецензирования рукописи в издательстве, что давало ощутительный приработок. Машина и в этом случае позволяла справляться без особых усилий. И творческие дела шли недурно. Печатался
Услыхав столь отрадные вести от человека, к которому испытывал чувства искренней признательности и дружбы, Востроносов порадовался и на радостях пригласил старшего друга и благодетеля отужинать в ресторане. За ужином, выпив и разомлев, Аким намекнул Аскольду Аполлоновичу на свое отчаяние, с которым никак не удается справляться в одиночку, на то, что все больше одолевает апатия и руки опускаются так, что ни за что и браться не хочется.
– Брось, - ответил на все эти сетования Аскольд, - брось заниматься самоедством. Бесплодно и противно. Нет ничего хуже такого проклятого занятия. Знаю по себе. Не один раз пережил подобные приступы.
– У меня другое дело, - возразил было Аким.
– Знаю, что ты другое дело, - отчеканил Чайников.
– Я с тобой себя и не равняю. Ты - единственный, а я из тех, кого считают десятками и сотнями.
– Ну, это уж совсем зря, Аскольд Аполлонович, - замахал рукой Аким.
– И ничего не зря. Знаю, что говорю. Я старше, а старших надо слушать. У них опыт. И вот по собственному опыту настаиваю: брось переживать.
От ужина ли, или от немудрящих утешений, какие он услышал от Аскольда Чайникова, на душе Акима немного отлегло.
Глава одиннадцатая,
в которой описываемые события круто меняют ход
До сих пор Аким Востроносов представал перед нами счастливым баловнем судьбы. Но мы знаем, что и на его долю выпадали огорчения и неприятности. Как без них прожить жизнь?! Даже в Ялте, где так много солнца и столь любимой за это кинематографистами, может быть, и не только за это, выдаются пасмурные дни и хлещут такие дожди, что и носа не высунешь. Так то погода, а уж про жизнь без неприятностей и огорчений и толковать нечего.
Приходилось, и не раз, печалиться и огорчаться и нашему Акиму. Но все, что до сих пор пережил он неприятного, вскоре покажется Востроносову сущей детской забавой. Нежданно-негаданно произошли такие события, которые перевернули весь ход его жизни, озаренной, казалось, подобно праздничному салюту, славой.
Ах как мало на свете незыблемого! Ветер времени заносит песком забвения некогда славные и шумные столицы, которые потом приходится археологам откапывать буквально из-под земли. Незыблемые границы государств стираются со столь свирепой решимостью, что потом самые дотошные историки до хрипоты спорят, уточняя их очертания. А уж о нерушимых репутациях, незыблемой славе и говорить не приходится. Задолго до нас было сказано и все чаще повторяется ныне: "Что слава? Дым!" Повторяется потому, что каждый раз подвертывается достаточно свежих фактов, подтверждающих истинность такого суждения.
Мудрено ли, что, когда в синий-синий апрельский день, совершенно такой же, как и описанный в первой главе нашей повести, - и природа не чурается повторений!
– снова встретились Никодим Сергеевич Кузин и Аскольд Аполлонович Чайников, никто в этом незначительном факте при всем старании не смог бы усмотреть начинавшегося крушения славы
Даже провидец из провидцев не усмотрел бы ничего дурного для Акима Востроносова в случайной встрече ученого Кузина и поэта Чайникова, ибо случай непредсказуем, он не считается с логикой и очень часто оказывается куда сильнее ее железной прямолинейности. Увы, в действительности это бывает куда чаще, чем мы привыкли считать, свято веря в могущество логики. И вовсе я не хочу сказать, что логикой следует пренебрегать - это опасно, очень опасно!
– но и случай сбрасывать со счетов неосмотрительно. Он способен постоять за себя и жестоко наказать. Всю сокрушительную силу случая и предстоит еще испытать нашему Акиму Востроносову.
Чтобы представить себе во всей конкретности, как произошла имевшая столь неприятные для нашего героя последствия случайная встреча, я должен был бы повторить то, что описано в первой главе, но повторения повествованию решительно противопоказаны, поэтому призываю читателя припомнить самое начало повести, а тому, кто окажется в затруднении сделать это, придется перелистать первые страницы. Заверяю, что все происходило в точности как и тогда. Совершенно также шальное солнышко беззаботно каталось по безоблачному небу, всех куда-то неотвратимо звала и манила молодая весна, так же размашисто и в самом хорошем расположении духа шагал по центральной улице еще более импозантно выглядевший Никодим Сергеевич Кузин, а ему наперерез неожиданно выскочил из переулка Аскольд Аполлонович Чайников.
Разница на этот раз состояла лишь в том, что и Аскольд Аполлонович выглядел теперь не хуже других. Что там не хуже, со всей ответственностью можно утверждать - много лучше иных прочих. На нем было модное добротное пальто, на шее, утратившей былую морщинистость, - цветастое кашне, отдававшее пижонским шиком, на голове вместо известной нам по первой главе ушанки - шляпа австрийского образца с кокетливым перышком, приколотым сбоку к ленте. Начищенные ботинки его весело отражали яростное весеннее солнышко. И вообще, Аскольд непозволительно помолодел, сиял упитанной розовощекостью и, на взгляд знавших его не первый год дам и девиц, питавших неодолимую страсть к поэзии, а пуще того к поэтам и тенорам, определенно похорошел, что прибавило забот даже его не слишком ревнивой жене.
Словом, Аскольд Чайников настолько изменился внешне к лучшему, что школьный друг Никодим Сергеевич Кузин вполне мог бы и не узнать его, проскочить мимо, и тогда в судьбе Акима Востроносова не произошло бы никаких неприятных поворотов. А если и произошли бы, то, по крайней мере, не так скоро. Но друзья не разминулись.
На этот раз первым узнал друга Чайников, что естественно - ведь Никодим Сергеевич Кузин в отличие от своего друга почти не изменился, разве лишь постарел, и то самую малость, совершенно незаметную для постороннего глаза. И поскольку первым узнал друга Чайников, он первым и воскликнул:
– Кузя, вот это встреча!
Никодим Сергеевич от неожиданности опешил, отстранился было, попристальнее вгляделся в окликнувшего и, установив в нем определенное сходство со школьным другом, ответил изумленно:
– Чайник, ты ли?!
Сомнения тут же развеялись, и друзья, как и в тот раз, завернули в ближайшее кафе, чтобы выложить друг другу энное количество информации о жизни и делах.
– Ну ты как? Доложи-ка вкратце, - обратился Никодим Сергеевич к другу.
– Хоть по заграницам и не езжу, но на жизнь грешно жаловаться. Твоя машина меня полностью раскрепостила, из ямы, можно сказать, вытащила. Человеком стал. Опять в сады поэзии вернулся. Век тебе обязан за это. Ты настоящий друг!