Якорь спасения
Шрифт:
Аким похолодел и с болью выдавил:
– Легко сказать - должен. И заурядная-то может не получиться. Да еще в такой нервозной обстановке...
– Значит, ты не гений, - глядя в глаза своему юному другу, проговорил Илларион Варсанофьевич.
– Не гений. Только и всего.
Аким попытался возразить и открыл было рот, но в это время в дверях кабинета появилась Лилечка и доложила:
– К вам Никодим Сергеевич Кузин.
– Проси, - бросил Кавалергардов и указал Акиму на кресло.
Кузин вошел с приветливой улыбкой, как если бы ничего не случилось, ни в чем не был виноват и не предвиделось неприятного или, во
– Как же так, Никодим Сергеевич, - начал с добродушного упрека Илларион Варсанофьевич, - дали слово и нарушили. Некрасиво получилось. Некрасиво. И неловко даже.
– Платон мне друг, а истина - дороже, - отвечал Кузин.
– Оставим в покое истину, - холодно возразил редактор, - ей-то все равно. А вот нам что прикажете делать? Молодого одаренного писателя в какое положение поставили?
– Что ж, вины своей не отрицаю. Готов содействовать. Подскажите, что требуется?
– Присаживайтесь, подумаем.
– Только сейчас Кавалергардов предложил кресло.
– Я весь внимание, - отозвался Никодим Сергеевич.
Аким ожидал, что встреча будет скандальной и напряженной, а начало оказалось как нельзя более мирным и походило на светскую беседу. И это ему очень не нравилось.
– В чем проблема?
– приступил к делу Кавалергардов.
– Да, в чем проблема?
– подхватил Никодим Сергеевич и взял инициативу в свои руки.
– Я утверждаю что машина из-за ненормальных условий эксплуатации допустила ошибку. Вы настаиваете - никакой ошибки не было, и сей молодой человек - гений. Поверьте, ничего лично против Акима Востроносова, - Кузин улыбнулся и благосклонно кивнул в сторону молодого человека, - я не имею. Речь идет лишь об объективности оценки. Вы вправе настаивать на повторном испытании.
– Справедливо, - охотно согласился Илларион Варсанофьевич, - именно этого мы и добиваемся. С учетом лишь одного моментика.
Никодим Сергеевич подался вперед, понимая, что разговор подошел к главному пункту, по которому, возможно, придется спорить.
– В чем же этот, как вы выразились, моментик?
– Ославили нас, - Кавалергардов так и сказал - нас, - на весь свет. Так вот, и сатисфакция должна быть соответственной.
– В присутствии всех участников симпозиума?
– Зачем, зачем, - возразил Кавалергардов, - симпозиум - ваше дело, нам он ни к чему.
– Как же понимать?
– А так и понимать, - вступил в разговор Востроносов, он не считал себя вправе больше молчать.
– Меня публично ошельмовали, пусть публично и будет восстановлено мое доброе имя.
Кузин с интересом повернулся к молодому собеседнику.
– Я полагаю, это нужно не одному мне, а и для торжества истины, добавил Аким и язвительно смолк.
– Согласен, - с готовностью отозвался Никодим Сергеевич, - совершенно с вами согласен и готов содействовать. Формы публичного удовлетворения различны. Не будете же вы настаивать, скажем, на том, чтобы вашу новую рукопись запустили в машину в присутствии специального жюри, к примеру, Кузин решил предложить что-нибудь нелепое, в мозгу мелькнула шальная мысль, и он выпалил: - К примеру, на стадионе перед или в перерыве футбольного матча популярных команд?
– А почему бы и нет!
– воскликнул в запале Востроносов.
И его тут же поддержал Кавалергардов. Ободренный этим, Аким продолжил:
– Именно на стадионе и именно перед большим футбольным
– еще более запальчиво воскликнул юноша.
Кузин удивился, растерянно улыбнулся, но, оставаясь вежливым, кротко согласился:
– Что ж, раз вы настаиваете.
– Хлопоты со стадионом беру на себя, - заверил Илларион Варсанофьевич, - состав жюри согласуем позже.
Никодим Сергеевич понял, что разговор исчерпан, поднялся, но, прежде чем выйти, спросил:
– А вы понимаете, какому риску подвергаете себя?
– В его представлении шансы юного гения равнялись нулю.
– Рискуете вы, а не мы, - с угрозой отчеканил в ответ Илларион Варсанофьевич.
Кузин еще более растерянно улыбнулся и вышел.
Глава тринадцатая,
которую коротко можно назвать - битва гениев
После газетного отчета о выступлении ученого Кузина на пленарном заседании симпозиума электроников и кибернетиков в печати снова разгорелась полемика вокруг повестей Востроносова. Те, кто и раньше сомневался в гениальности их автора, получили веские основания подкрепить свои доводы ссылками на авторитетное мнение объективной науки. Но и сторонники молодого гения не сдавали позиций. Они отыскали еще больше достоинств в произведениях своего кумира.
Особенно подогрела интерес к предстоящему необычному событию обширная статья Артура Подлиповского "Два гения", в которой рассказывалось с большим знанием закулисных подробностей о творчестве ученого Кузина и писателя Акима Востроносова. Читателю предоставлялась возможность заглянуть в творческую лабораторию того и другого, отношениям между ними был придан вполне дружеский характер, детально описывалось предстоящее испытание, приуроченное к встрече футбольных лидеров.
Что говорить, перо у Артура Подлиповского бойкое, его статья так разожгла страсти, что заявки на билеты на испытание, которое молва окрестила "Битвой гениев", посыпались в дирекцию стадиона. Удовлетворить их не представлялось никакой возможности, и поэтому загодя было объявлено, что все подробности исключительного события можно будет наблюдать по телевидению.
Поскольку от машины Кузина теперь зависела судьба Акима Востроносова, то к ней и приковано было всеобщее внимание, хотя для самого ученого и для кибернетической науки и техники эта машина была давно пройденным этапом. Сделаны куда более значительные новинки, но они-то, к удивлению и даже досаде Никодима Сергеевича и его коллег, широкую публику не трогали. Весь интерес сосредоточился на машине, от которой зависела судьба гения и которая преподносилась в широкой печати как самое последнее достижение.
Велик был интерес и к личности Акима Востроносова. На его книги набросились и те, кто до этого относился к литературе весьма прохладно. За Акимом снова усиленно гонялись репортеры-интервьюеры, но для них он был абсолютно недосягаем. Охраняемый Металлиной и Кавалергардовым, Аким в тиши напряженно трудился над новой повестью, которая должна была рассеять сомнения в его гениальности.
Местонахождение Востроносова держалось в строгой тайне. Доступ к нему имел лишь Илларион Варсанофьевич, с которым они обычно уединялись за плотно закрытыми дверями, и то ли вчитывались в страницы будущей повести, которая обязательно должна быть гениальной, то ли вырабатывали тактику предстоящего сражения. Никаких сведений на этот счет из них и под пыткой нельзя было бы вытянуть.