Яковлев А. Сумерки

Неизвестно

Я называю известные факты, но много было и незримого, скрытого от глаз и достаточно скверного. Наши солдаты и офицеры принимали участие в боевых действиях в десятках стран мира — Корее, Вьетнаме, Алжире, Египте, Йемене, Си­рии, Анголе, Мозамбике, Эфиопии, Камбодже, Бангладеш, Лаосе, Ливане. И везде сотни погибших ребят моей страны, так и не понявших, за что, ради чего и ради кого они воюют и погибают.

Странную картину представляло собой социалистическое содружество. Оно искусственно складывалось тоже в кон­тексте идеи мировой революции и одновременно укрепляло концепцию великодержавности, которую не уставал лелеять Сталин. О всеобщей поддержке этой политики не могло быть и речи. И не только Китай Мао Цзэдуна, Югославия Тито, Венгрия Имре Надя, Чехословакия Дубчека тому

примеры.

Каких-то привилегий, экономических выгод из существо­вания социалистического содружества сам Советский Союз не извлекал. Да и материально советские люди продолжали жить плохо, хуже, чем во многих странах содружества. И вов­се не содружество было тут причиной.

Страна падала в бездну из-за тотальной милитаризации. Накапливались горы оружия, а на смену шли новые и новые поколения вооружений. Постепенно происходила воениза­ция общества, всего образа жизни и сознания. Искусственно нагнеталась психология осажденной крепости ради сохране­ния режима. Военные структуры и фабриканты оружия по­степенно выходили из-под контроля политической верхуш­ки, сохраняя последнюю лишь в качестве удобного прикры­тия, театрального занавеса. Они часто играли откровенно провокационную роль, делали все для того, чтобы сохранить военное противостояние. В официальных бюджетах СССР реальная сумма военных расходов не называлась никогда. Военные программы рассматривались и принимались самым узким кругом правящей верхушки. И по сей день точно не известно, какую долю в валовом продукте страны составляло в советское время военное производство. Называют 70, а то и более процентов. Ноша была непосильная. Еще долго в России будет аукаться это безумие.

Практически сразу или почти сразу после того, как было достигнуто первое советско-американское соглашение об ог­раничении стратегических вооружений, Советский Союз развертывает на своей территории ракеты СС-20, по совет­ской классификации «Пионер». Американцы немедленно размещают свои ракеты, теперь уже недалеко от советских границ, что сильно подорвало безопасность нашей страны. Это была чистая провокация военных, чтобы получить до­полнительные ассигнования на производство оружия. Ее автор — министр обороны Устинов.

Как только западные страны охватила паника в связи с этими ракетами, меня пригласил к себе премьер-министр Трюдо (я тогда работал в Канаде). Он был хмур. Спросил ме­ня, что происходит? Является ли этот шаг отказом СССР от политики мира? Я отбрехивался общими фразами, ибо и сам не понимал этого шага Москвы. Телеграммы на эти темы больше походили на пропагандистские банальности, а не на серьезные разъяснения. Как всегда, без всяких конкретных аргументов.

Трюдо попросил меня передать советскому правительству свое недоумение, а также то, что эта акция, по его мнению, открывает опаснейшую страницу в конфронтации. Я послал телеграмму в Москву. Ответа не получил. Послал вторую. То же самое. Наконец, заведующий отделом МИДа позвонил мне по телефону и во время разговора о рыболовстве у бере­гов Канады ухитрился намекнуть, чтобы я больше подобных вопросов не задавал. Посол на то и посол, чтобы уметь отве­чать на любые вопросы, особенно на те, о существе которых не имеет ни малейшего представления.

Было явно спровоцировано и ухудшение советско-китай- ских отношений, а затем использовано советскими «ястреба­ми» для осуществления немыслимо дорогостоящего военного переоснащения границы с Китаем, слава богу, не состоявше­гося. Генералитет утверждал, что страна должна быть готова к войне «по всем азимутам».

Еще раньше за шесть дней была проиграна война арабов с Израилем. Наши военные страшно обиделись и принудили советское руководство к разрыву дипломатических отноше­ний с Израилем, что явно противоречило интересам нашей страны. Эта часть мира стала чрезвычайно взрывоопасной, превратилась в один из источников международной напря­женности, что, кроме всего прочего, послужило оживлению терроризма. Американцы создали Бен Ладена, а мы — Ара­фата.

Классовый подход, изначально являющийся суперустанов­кой для большевистской дипломатии, со временем стал пустой фразеологией. Фактически же проводился достаточно очевид­ный великодержавный, империалистический курс. Афиши­руемое рыцарство в борьбе за национальную независимость постепенно линяло, обнажая нечто противоположное.

Примечателен

эпизод, пришедшийся на 1950 год. Прошло почти пять лет после завершения Второй мировой войны и несколько месяцев после китайской революции. Мао Цзэдун наносит визит Сталину. Китайские соратники Мао говорили потом, что их лидер с большими колебаниями собирался в Москву, боялся ареста. Сталин развернул перед китайским лидером свое видение «нового мирового порядка». Он пред­ложил раздел сфер влияния: Советскому Союзу — Европу, Запад; Китаю — Азию, Восток. В советско-китайские отно­шения вводились элементы вассальной зависимости Китая от СССР. Позднее это аукнулось большой бедой. Возвели­ченная в песнях, лозунгах и речах советско-китайская друж­ба рухнула на долгие годы. И только при Горбачеве началось разрушение этого губительного для обеих стран курса, по­степенное восстановление добрососедских отношений. Я был членом делегации, возглавлявшейся Горбачевым, на пе­реговорах с китайским руководством и видел, как с каждой встречей теплели разговоры.

Многое сплелось во внешней политике в послесталинское время. И реальные государственные интересы, и великодер­жавная инерция, и эхо былой готовности протянуть щедрую руку помощи всем, кто объявит себя противником Запада. Историки, я думаю, сделают еще не одно открытие относи­тельно того, как началась «холодная война», кто ее накачивал деньгами и психологией ненависти, кто и до сих пор не хочет расставаться с постулатами враждебности и воинственных амбиций.

У новой России очевидна потребность в нормальных дело­вых отношениях, равноправном и взаимовыгодном междуна­родном сотрудничестве, но, как говорится, храни нас Гос­подь от всего того, что именовалось интернационализмом на большевистский манер. В конечном счете все это прямо сле­довало из догмы, что империализм обречен, а также из не­умения и нежелания увидеть и реально оценить происходя­щие перемены в мире и реально оценить себя и других.

Идеологическое ослепление — страшная вещь, ведущая к неисчислимым бедам. Взять, к примеру, вторжение в Афга­нистан. Начиналось с малого. Переворот, осуществленный группой афганских офицеров, хорошо усвоивших советские рецепты: провозглашение социалистических целей и глубо­ких чувств дружбы к Советскому Союзу; порция антиамери­канизма; объявление руководителя страны Амина американ­ским шпионом — и... объятия Москвы обеспечены! Понача­лу речь шла об экономической помощи, помощи оружием и специалистами. Но афганские «преобразователи» сразу же уперлись в устойчивые традиции феодального общества. На­чалась гражданская война. Мне известно, что информацию об Амине как «американском агенте» дал Крючков, непо­средственно курировавший затем афганскую авантюру по линии КГБ и Политбюро ЦК.

Вторжение Советского Союза в мусульманскую страну Афганистан подорвало известное доверие мусульманского мира к нашей стране, способствовало развитию исламского фундаментализма, активизировало антирусские настроения в мусульманских республиках. Об афганской трагедии напи­сано и сказано много. Мир осудил советскую агрессию. Но грехопадение большевистской внешней политики случилось намного раньше вторжения так называемого «ограниченного контингента советских войск» на афганскую землю. Намно­го раньше! Оно вытекало из основополагающих постулатов большевизма. Об этом я и веду речь.

С началом Перестройки, весной 1985 года, не сразу, а ис­подволь, как бы вымеряя неизведанную дорогу, начался от­ход от догм, от зашоренности в международных делах, пере­смотр бетонных установок, которые били по жизненным интересам общества. Михаил Горбачев понимал угрозу ка­тастрофы страны в результате гибельной милитаризации. Демонтаж отжившей политики во внешнеполитической сфе­ре — это захватывающая и драматическая история.

В условиях, сложившихся в мире после серии трагедий в России и США, стало особенно очевидным, что политиче­ское толкование «холодной войны» — вопрос вовсе не про­шлого, а, скорее, будущего. Если завершение «холодной вой­ны» знаменовало собой поражение одной из сторон — это одна картина будущего мира. Но если мы готовы признать, что реальные события развивались по более сложному сце­нарию отношений, нежели простое поражение, — то это уже другая картина, хотя и не очень ясно, какая именно. По этим вопросам существует достаточно широкий диапазон мнений как в США и России, так и в Европе.