Якутия

Радов Егор Георгиевич

– И ты так и уйдешь, вонючка?!
– с пафосом повторил Жукаускас, пытаясь принять какую-то восточную борцовскую стойку.

– Софочка, прекрати!
– осудительно воскликнула Надя.

– Не называй меня так! Жаль, я забыл свой автомат! Давай-ка драться! Я сейчас убью тебя!

Дробаха хмыкнул, жалостливо оглядел Софрона и достал из внутреннего кармана сигарету и маленькую золотую зажигалку.

– Вы ведете себя, как пацан, Жукаускас, - сказал он, закуривая.
– Я ведь могу и разозлиться. И что это за куриные ужимки... И это вы хотите изобразить мне - черному поясу по каратэ, мастеру кун-фу, у-шу, пу-пу, якутской борьбы <жэ>,

самбо? Просто смешно! Перестаньте, вы устали, у вас больное воображение, ничего я с вашей женой не делал. Мы думали, что вас подстрелили, а я собирался ей сказать, что она мне нравится. Тут-то вы и появились! И очень хорошо, что появились, в последний раз повторяю: я очень рад, что вы вернулись живым и здоровым. Но, простите, как я должен реагировать на угрозу убийства консула

ССУХ? Ведь это же уголовщина, да еще со свидетелями... Ай-яй-яй... Ладно, будем считать, что я ничего не слышал. Завтра жду вас в девять.

Дробаха послал Наде воздушный поцелуй, вежливо улыбнулся и ушел.

Софрон Жукаускас замер в нелепой позе, обалдело раскрыв рот и тупо смотря перед собой. Послышался звук захлопываемой входной двери.

– Ну, что ты рот раскрыл?
– насмешливо спросила Надя, туша сигарету в большой хрустальной пепельнице.
– Вафли-то не летают!

Софрон тут же вздрогнул, встрепенулся и сел.

– Ну, здравствуй, что ли, муженек мой...
– ласково сказала Надя, протягивая руку.
– Ну, извини меня, я действительно думала, что тебя больше нет!

– Здравствуй, - жалобно ответил Софрон, пожимая руку жены.
– Ты думала, я умер?

– Ну конечно! Мне было так горько! Я сходила с ума! Ужас! А тут еще победа! Все радовались! Паша меня утешил...

– Не будем об этом, - тихо сказал Софрои.

– Хорошо.

– Послушай!
– вдруг выпалил Софрон.
– Но ты же трахалась с Ефимом Ылдя, третьим агентом из Алдана, ведь я его убил прикладом, ведь я...

– Ылдя?
– презрительно переспросила Надя, косо посмотрев на Софрона.

– Да!

– Ылдя?
– еще раз переспросила Надя, как бы пытаясь что-то вспомнить.

– Да!

– Ах, Ылдя... Такой юркий... мудачок... Так щурится... Смешной такой... И ты что, мог поверить, что... я... с ним?!

– Так он же сказал мне!
– отчаянно воскликнул Софрон.
– Перед смертью!

Надя надменно хмыкнула и четко произнесла:

– Ложь!

– Ложь?..
– с надеждой сказал Жукаускас.

– Ну конечно, ложь!.. Да, он приставал ко мне, но я над ним посмеялась и послала его... Ты что, думаешь, я могу спать с каким-то... Ылдя?... Он, наверное, разозлился и тебе наговорил... Но это бред же какой-то: я и... Ылдя!

Жукаускас преданно поглядел Наде в глаза и тихо спросил:

– Это правда?

– Ну конечно!

– И ты действительно?..

– Ну да! Как ты мог подумать, что этот Ылдя...

– А я убил его!

– Ты же у меня настоящий мужчина!
– улыбнувшись, сказала Надя.
– Ты, наверное, и на войне был, и полком командовал, и по воздуху летал!

– Да, да...
– радостным тоном прошептал Софрон, потом вдруг встал со своего стула, упал на колени, дополз до Нади, обнял ее ноги и заскулил:

– Ну, прости меня, пожалуйста, ну, прости... Я не поверил тебе, я усомнился, я думал, что ты... Я так тебя оскорбил, наговорил... А ты, оказывается, страдала, переживала, и Дроба-ха... Павел Самсонович... Он теперь никогда не простит меня?

– Я его попрошу, - сказала Надя, гладя Софрона по голове.
– Все будет

хорошо. Ты напишешь отчет, расскажешь все, и он забудет.

– Правда?
– рыдая, произнес Жукаускас.
– А ты... простишь меня?

– Прощу, любимый мой. Ведь ты так намучился, похудел...

– Я не ел с позавчерашнего дня!
– гордо заявил Жукаускас.

– Да, да...

– А можно, мы будем сегодня с тобой... Заниматься. Можно ведь? Я так хочу...

– Глупенький ты мой, - сказала Надя.
– Мне сегодня нельзя. Тебе надо писать отчет. Ведь это очень важный отчет! А еду я тебе приготовлю. Хочешь яичницу?

– Хочу!
– весело воскликнул Софрон, вставая.
– Я пойду мыться и чистить зубы, а ты приготовишь мне ужин. И мы будем сидеть, смотреть в окно, разговаривать и мечтать. И чудо осуществится прямо здесь, и ты будешь прекрасна и загадочна, словно волшебный образ высшей красавицы,а я буду рядом с тобой. И это будет так, и все будет здесь. Ты согласна?!

– Да!
– ответила Надя.

– Как я счастлив!
– сказал Софрон и вошел в душ.

Заелдыз второй

И наступил сбор. Огромный розовый зал был переполнен серьезными сидящими людьми в костюмах, которые шебурша-лись и негромко разговаривали друг с другом. На сцене стояла массивная трибуна из инкрустированного дерева, похожего на карельскую березу, а на задник сцены был приколот большой розовый флаг с мамонтом в центре, нанизывающим на бивни желтое солнце. Слега висел транспарант с надписью яркими голубыми буквами: <ЛДРПЯ ССУХ>. За окнами было пасмурно и пустынно; несколько людей на площади образовали небольшую очередь у серого одноэтажного домика. Софрон Исаевич Жукаускас, одетый в розовый костюм, сидел на откидном кресле с красивой девушкой, которая пусто глядела на полную пожилую женщину справа, и постукивал по подлокотнику указательным пальцем. На сцену вышел высокий молодой человек в бархатном пиджаке и кроссовках, все захлопали. Человек подошел к трибуне, весело посмотрел в зал, усмехнулся и зычно проговорил:

– Здорово, приятели!

– Фью-фью-фью-фьюить!
– хором отвечали все.

– Приятели! Открываем очередной сбор нашей партии и правительства!

– Ура! Ура! Ура!

Человек хитро улыбнулся, выдержал паузу и сказал:

– Сегодня, приятели, у нас радость. В сборе примет участие наш любимый лидер, наша легенда, человек, приведший нас к победе, консул нашей страны, председатель нашего города и партии - Павел Самсонович Дробаха!

Начался какой-то всеобщий экстаз, грохот аплодисментов, топот ног, взвизги, вскрики, всхлипы; кто-то стучал ладонями по спинкам кресел, кто-то орал неразборчивые лозунги, кто-то истерически хохотал, кто-то рыдал. Человек на трибуне смотрел направо, и на лице его было написано выражение подлинного счастья.

Через четыре минуты истошного ликования, поразившего зал, на сцену вышел Павел Дробаха в розовом фраке, отороченном золотым галуном. Тут произошел вообще какой-то дикий взрыв восторгов,по своей силе несколько напоминающий атомное крушение Алдана. Дробаха подошел к трибуне с поднятыми вверх руками и начал делать ими колебательные движения, похожие на пассы экстрасенса, показывая залу, чтобы он замолчал. Зал не слушался; некий старик, резко что-то завопив, схватился за сердце и упал с кресла, а девушка, сидящая рядом с Софроном, издав низкий стон, засунула себе руку под юбку и принялась отчаянно мастурбировать, исступленно смотря на Дробаху.