Яма
Шрифт:
Майк растерялся. А потом заговорила Лиз, и ее голос был так холоден, что Майк с трудом узнал его.
— Значит, сейчас ты именно это и делаешь — смотришь реальности в лицо? — спросила она. — Впечатляет. Если в твоем представлении это означает распускать сопли, как избалованный ребенок, каждый раз, когда другие что-то говорят, тогда продолжай в том же духе.
Джефф так и остался сидеть с открытым ртом. В его глазах затаилась тупая злоба, так и не прорвавшаяся на поверхность.
— Пошла ты, — обессиленно огрызнулся он.
Майк сглотнул комок в горле. Лиз ничего не ответила.
Какое-то
О Яме я ничего не знала. Он ни разу не обмолвился, ни разу не проговорился. Пару раз я проходила мимо его дома, и все было так, как раньше... никакой разницы... если бы я знала, я бы что-нибудь предприняла. Честно. Но он никому ничего не говорил — думаю, понятно, почему. Уму непостижимо, что все это готовилось, и я жила совершенно обычной жизнью, не подозревая об этом. Но он никак себя не выдал, ничто в его поведении не наводило на мысль... Абсолютно ничто.
Если честно, мне хотелось со всем этим покончить — с Мартином, я имею в виду. Новизна быстро прошла, и оказалось, что я связана с парнем, которого толком не знаю и даже не уверена, нравится он мне или нет. Сначала я думала, что он замечательный, но, как я говорила... Тогда все было совсем по-другому. Может, он нравился мне больше, чем кажется сейчас. Может быть. Но я точно знаю, что не хотела, чтобы это тянулось и дальше. Я надеялась как-нибудь с ним поговорить, но он так редко появлялся.
Я выключаю магнитофон и откидываюсь на спинку стула. Потрясающе, как ему удавалось вести себя совершенно нормально и одновременно знать то, что он знал. С тех пор как это произошло, я уже не сомневалась, что Мартин абсолютно ненормален. Это было организованное, не хаотичное безумие, и оттого было еще сложнее его заподозрить. Термин «психопат» не подходит к описанию Мартина даже наполовину. Он был блестяще умен: опасный сумасшедший, изобретательный гений, обладающий безграничным обаянием. И этот сумасшедший хорошо умел скрывать свое безумие; что заставляет меня обратиться к детству Мартина. О котором мне ничего неизвестно. В Нашу Любимую Школу он пришел в шестом классе — как гром среди ясного неба. У его дяди и тети был дом в нескольких милях от деревни, там он и жил; но, помимо этих скудных фактов, я не знаю ничего.
Каким он был в детстве? Что с ним произошло, что сделало его таким, каков он есть? Если бы только я знала ответы, думаю я. Возможно, я смогла бы остановить других, таких же, как он. Не знаю.
Когда я думаю о Мартине, все остальное становится тонким, как бумага. И хотя мне не под силу представить, что творилось у него в голове — ведь я пыталась, — иногда я понимаю, что, несмотря на все наши различия, мы очень похожи. До такой степени, что, если бы моя анонимность
В этот вечер, который растянулся на столетие, наконец рушится последняя стена. Мне отчаянно хочется все бросить, и лишь это помогает сохранить разум.
— Боже, я так хочу есть, — заныла Алекс. — Скоро мы опять сможем поесть?
Лиз посмотрела на часы.
— В шесть вечера. Еще полтора часа. Попробуй поспать немного.
— Спать так рано? — возмутилась Фрэнки.
— Да. Поберегите силы.
Майк лежал на боку, обхватив руками живот. Он слышал голоса, но они его не заботили; слова не имели значения. Он смотрел на полотняную застежку рюкзака. Он помнил, что где-то там лежит пакетик палочек. Кукурузные палочки в голубом пакете. Сейчас он не мог их достать, ведь другие тоже увидят. Но если подождать до ночи, он сможет съесть их в темноте, и никто не узнает. Он улыбнулся: как же он мог о них забыть. И представил себе, какие они на вкус.
— Я очень хочу есть, Лиз, — повторила Алекс. — Очень. Мне плохо.
— Нам всем плохо, — напомнила ей Лиз. — Мне лично вообще дерьмово.
Алекс вяло улыбнулась.
— Угу. Понимаю твои чувства.
— По-моему, пораньше лечь спать — хорошая идея, — вмешалась Фрэнки. — Нужно поберечь силы на завтра.
— Точно, — огрызнулся Джефф. — И что же ты собралась делать завтра, Фрэнки? Вылезти наружу?
— Ты иногда такой тупой. — Она брезгливо отвернулась.
Алекс согнулась и сжала кулаки.
— О-о, — простонала она, и пронзившая ее боль перекосила лицо. — Мне совсем плохо.
— Спазмы? — встревожилась Лиз.
Алекс жалобно кивнула.
— Наверное. Проклятье. Это ужасно. Это так ужасно. — Она моргнула и нетвердо поднялась на ноги. — Меня тошнит, — выдавила она и опрометью бросилась в уборную.
Лиз, которая выглядела бесконечно усталой, поднялась за ней.
Спустя минуту раздались глухие рвотные спазмы. Майк слышал, как Лиз повторяла: «Вытри рот. Все хорошо. Все хорошо». Повисла тишина, потом Алекс закашлялась: отрывистый звук, за которым опять последовала рвота. Майк поморщился. Чем же ее тошнило, подумал он? Она едва ли съела лишнего. Его собственный голод был так силен, что ему даже не было ее жаль.
Джефф сел.
— Вот и все, — сказал он. — Если после этой чертовой диеты с нами будет такое, я начну есть сейчас же.
— Нет! — закричала Фрэнки, когда Джефф взял одну из открытых банок с мясом. — Нельзя этого делать!
— Так останови меня, — произнес он абсолютно ровным голосом. Пальцами достал кусок мяса из банки и проглотил его.
— Что ты делаешь?
Все обернулись и увидели в дверях Лиз. Алекс висела у нее на плече и сильно дрожала. Майк с отвращением заметил, что с ее подбородка свисает мутная ниточка слюны. Джефф замер; рука зависла на полпути ко рту.