Ямочка
Шрифт:
Глава 2
– У нас, мусульман, в тринадцать лет девочка может быть уже замужем, – неожиданно вставил Вахитов, давая понять, что в тринадцать лет не все дети невинны. Он ухмыльнулся кривой улыбкой, обнажая ряд неровных и редко посаженных, с серым налетом зубов. Вахитов вновь по привычке перевернул кисть правой руки ладонью кверху, подобно жесту «возьмите».
– Замужество не грех… Выдают рано замуж девчонку взрослые родственники и, наверное, небескорыстно, – отговорился Валерий, чтобы продолжить размышления. «Опять цифра тринадцать сегодня…» – промелькнуло на миг в голове у него, когда он вспомнил, что тринадцать лет назад с двумя друзьями привел вечером трех незнакомых подружек домой к Роману. Двум из них было по шестнадцать лет, а младшей только тринадцать. Эта тринадцатилетняя девочка сыграла зловещую роль в его жизни. «Ей тоже, как сегодня погибшей американке, было тринадцать! Господи! Опять цифра тринадцать напоминает мне о себе перед выездом на линию… Лучше бы я „заболел“ и не поехал нынче на работу… Не дай бог, попасть в аварию на новой машине…» – подумал Бурцев, продолжая невольно вспоминать события тринадцатилетней давности.
Дело происходило в середине марта, тепла весеннего еще не ощущалось, и снег в городе не только не таял, но, напротив, казался белым и пушистым, как в начале зимы. Прошло, возможно, пятнадцать минут знакомства у кинотеатра с тремя девушками, и Роман, как самый активный из троих товарищей, не откладывая, на удачу, пригласил продрогших девчонок в гости в свою пустующую квартиру. Ребята не надеялись, что подруги темнеющим вечером согласятся пойти
Валерию, Роману и Николаю шел тогда восемнадцатый год. Все они закончили вместе одну общеобразовательную школу в прошедшем году, но в институт не смогли поступить, потому что учились без особого желания и оттого не очень успешно. Они были увлечены хоккеем и пропадали в спортивной школе все свободное время с семилетнего возраста. В наступившем году тренер им пообещал, что похлопочет у военных в спортивном клубе «Звезда», чтобы их, как способных и перспективных игроков, взяли служить в состав местной армейской команды. После армии каждый планировал поступить заочно в какое-нибудь высшее учебное заведение и параллельно играть в шайбу опять за родной клуб. Такова была участь многих способных и талантливых мальчиков в советском хоккее.
Николаю только исполнилось семнадцать, Роману уже полгода как было семнадцать, а Валерию оставался месяц до совершеннолетия. У Романа мать работала лаборантом на цементном заводе и на неделю уехала в командировку на специальный полигон для испытаний новых марок цемента, а отец с ними не жил. Двух шестнадцатилетних девочек друзья под шуточные, как им казалось, угрозы изнасиловали, а тринадцатилетнюю девчонку, несмотря на ее недетские формы, пожалели. Сначала подружки сопротивлялись, но когда захмелевший Николай дернул со злостью за лацкан пальто одну из самых шумных подруг, и у нее как горох посыпались пуговицы по полу, то гостьи вдруг с испугом в глазах осознали, что вырваться из квартиры, не уступив приставаниям парней, – не получится. Валерий строго соблюдал спортивный режим и не стал пить водку для того, чтобы согреться после улицы. Он из троих ребят один остался трезвым. Девочки с последней надеждой сбежались к нему на кухню, где он искал что-нибудь поесть. Они попросили его повлиять на выпивших друзей и отпустить их домой. Валерию искренне стало жаль перепуганных девчонок. Он согласился по- пытаться убедить товарищей не трогать их, хотя не верил в успех. Бурцев трезвыми глазами смотрел на все происходящее и опасался возможных последствий. Он пошел в комнату и объявил друзьям, что девчонки намерены обязательно обратиться в милицию, если их немедленно не от- пустят. При этом Валерий насколько мог сделал лицо напуганным. Он выдумал эту угрозу, но подвыпившие товарищи настолько сильно возбудились бегающими по квартире девчонками, что уже ничего не боялись. Им со стороны казалось, что девочки друг перед другом наигранно и только для приличия взволнованы и оказывают сопротивление, которое больше напоминало им скрытое согласие. Николай и Роман на секунду задумались, переглянулись, затем рассмеялись и сказали Валерию, что все девочки так говорят, когда попадают в подобную ситуацию. Еще они ему посоветовали вспомнить друга Аркадия Угрюмова, а тот всегда силой и побоями добивался близости с девочками и оставался неприкасаемым для милиции. Самую молоденькую подружку Бурцев все-таки упросил не трогать, с чем друзья согласились, потому что в противном случае он пригрозил уйти. Валерию было неловко перед незнакомыми девчонками от того, что он не смог повлиять на своих друзей и оправдать их надежды на него. Несмотря на то, что Бурцев был старшим среди мальчиков по возрасту, это не имело никакого влияния на товарищей. Николай и Роман были крупнее Валерия, а в хоккейной команде из-за своего гигант- ского роста под два метра заслуженно играли роль защитников. Бурцев был немного поменьше, но самым быстрым нападающим, поэтому силой он не мог бы воспрепятствовать намерениям приятелей, да и отношения можно было испортить с друзьями детства навсегда. Валерий вернулся на кухню и сказал подругам, отводя глаза, что лучше подчиниться нетрезвым парням и затем беспрепятственно поехать домой. Девчонки молчали, но не плакали. Они покорно ждали, когда друзья разберут их по комнатам. Эта покорность жертв тогда приятно возбудила Бурцева, но он не изменил своего решения – не участвовать с друзьями в сексуальных утехах. Валерий поспешно забрал с собой в отдельную комнату самую молодую подружку, и в течение всего времени лежал с ней на кровати, оберегая на всякий случай от подвыпивших товарищей. Один раз он ходил на кухню по ее просьбе за водой. Эта тринадцатилетняя девочка серьезно боялась пьяных парней, и ее заметно трясло от страха. Валерий чувствовал ее неподдельные переживания и убеждал, что к ней никто не притронется, но она на Бурцева не могла положиться с уверенностью, несмотря на то, что он оставался трезвым. После удовлетворения своей похоти, юноши дали девчонкам возможность привести себя в порядок. Валерий вызвался проводить подружек до автобусной остановки – он считал это важным. Ему хотелось сгладить вину друзей насколько возможно и уменьшить обиду девочек, но недоброе предчувствие его не подвело – через три дня всех ребят забрала милиция из той самой квартиры, где они собирались ежедневно, пока мать Романа отсутствовала, и где произошло изнасилование. Именно отец и мать не пострадавшей девочки настояли на одновременной подаче заявлений в милицию всеми родителями дочерей. Родители младшей девочки подозревали, что изнасилована и их тринадцатилетняя дочь, и что она скрывает это из-за стыда перед обязательным обследованием у врача гинеколога.
Троим друзьям дали по восемь лет лагерей, которые Валерий отсидел полностью, хотя не прикоснулся ни к одной из потерпевших. Подельники же вышли на известные «стройки народного хозяйства» немного раньше его, после указа в конце семидесятых годов, допускающего освобождение условно с обязательным привлечением к труду преступников, осужденных по тяжким статьям уголовного кодекса. Называлось это в народе еще с давних шестидесятых годов – освободиться на «химию». Предположительно, заключенных называли «химиками» потому, что они начали освобождаться при Хрущеве на строительство первых в стране предприятий химической промышленности. Раньше на «химию» выпускали только за легкие и средней тяжести преступления. Это не полная свобода, но и не лагерь. Жить надо было в общежитии с такими же «химиками», как ты, отмечаться вечером у милицейского коменданта и работать там, куда пошлют, но без охраны и на свободе. Советская власть с ее чрезмерно затратной «социальной» экономикой уже не могла привлечь на тяжелые и плохо оплачиваемые работы на крупных предприятиях страны вольнонаемных людей. Власть была вынуждена по традиции со сталинских времен направлять туда заключенных, но, как дань новому времени, освобождая их при этом досрочно, с обязательством весь оставшийся срок отработать там, где потребуется. За нарушения режима проживания и трудовой дисциплины условно-освобожденных работников немедленно возвращали обратно в лагерь досиживать срок.
Девочка, которую Валерий оберегал от друзей, не сказала на суде в его оправдание ни единого слова. Он предполагал, что, возможно, она боялась родителей или этому ее научили следователи. Две изнасилованные подруги показали, что с ними совершили по два половых акта, а кто из обвиняемых это сделал и сколько раз, они не могли точно определить из-за темноты в комнатах и стресса. Валерий говорил на следствии и на суде, что не трогал никого и лежал с самой молодой девочкой, которую все друзья сообща решили пожалеть. Дознаватели
На суде председательствующий спросил младшую девочку: «Свидетель Гладышева, оставлял ли подсудимый Бурцев вас одну на кровати? Отлучался ли он?» Она тихо и робко перед большим количеством народа ответила: «Да… отлучался». Однако девушка не уточнила, что именно она просила его принести из кухни попить воды. Может быть, он вернулся не тотчас, потому что искал стаканы и разговаривал там с пьяным Романом. Друзья Валерия были нетрезвые, и никто из них не вспомнил, сколько каждый совершил половых актов. По всей видимости, они не хотели выгораживать Валерия и нести ответственность без него. Это так понятно, когда ты впервые арестован в состоянии и возрасте перепуганного молодого человека. Вероятность остаться виновным одному, без единого знакомого в этом страшном для любого юноши заведении, казалась очень пугающей перспективой.
Николай и Роман на суде осмелели после нескольких месяцев тюрьмы, которая в реальности была не такой страшной, какой ее описывали взрослые люди, молва и книги. Ребята сидели в новом корпусе, специально построенном для женщин и несовершеннолетних подследственных преступников мужского пола. Просторные, светлые камеры напоминали детские спальни в летних пионерских лагерях, где на окнах имелись решетки без металлических жалюзи и стояли аккуратно заправленные кровати чистыми белыми простынями в один ярус. Каждое утро на человека давали замерзшее сливочное масло в запотевшей бумажной упаковке, мягкий белый хлеб из тюремной пекарни, двойную порцию сахара, а раз в неделю воспитатель насыпал в шапку-ушанку рассыпной табак за хорошее поведение. Один раз в месяц каждому несовершеннолетнему узнику полагалась продуктовая посылка на десять килограммов, и восемь юношей в неделю получали от родителей по две передачи. У кого из малолетних преступников имелись деньги на счету от родственников, те имели право приобрести в передвижном тюремном магазине один раз в месяц дополнительно продукты и сигареты. С таким запасом родительской пищи, которую обитатели камеры организованно поедали все вместе равными долями три раза в день, никто не ел отвратительную тюремную баланду. В восьмиместной камере сидело строго восемь несовершеннолетних подследственных, а большего количества не допускалось. За дисциплиной ребят в камере следил сидящий с ними один взрослый заключенный, который всегда почему-то запоем читал книги и был девятым. Настоящую страшную советскую тюрьму друзья увидели позже, когда их всех по очереди после наступления совершеннолетия перевели к взрослым заключенным.
Товарищи Валерия говорили на суде, что ничего не помнили из-за опьянения, и опускали головы, пряча улыбки. Они с трудом сдерживали себя, чтобы не рассмеяться. Им все казалось забавным и смешным. Их смешил «закрытый суд», где не было свободных мест из-за любопытствующей публики. Их смешили серьезные лица людей в зале судебного заседания. Их смешил судья, пришедший на костылях из-за отсутствия ноги и глядящий в их сторону со злостью, как все нездоровые и сердитые люди на всех здоровых и веселых. Им казался смешным немолодой прокурор, который постоянно доставал маленькую пластмассовую расческу из засаленного кармана на груди синего форменного пиджака. Расческа как будто не слушалась хозяина и не бралась как следует его большими, немного дрожащими руками с пухлыми пальцами, чтобы зачесать редкие волосы назад, когда мимо проходила в обтягивающей юбке молодая секретарь суда. Их смешили народные заседатели, какие всегда одобрительно кивали на неслышимые реплики судьи (тогда ребята наглядно смогли убедиться, почему народных заседателей в тюрьме заключенные презрительно называют «кивалами»).
У подельников была одна защитница на троих, которой на вид было, примерно, тридцать лет. Она им нравилась, и они думали о ней, прежде всего как о женщине, а не как о защитнице. По этой причине каждый из них невольно краснел, когда она близко наклонялась и шепотом задавала уточняющие вопросы перед судебным заседанием, обдавая приятной парфюмерией, от запаха которой они успели отвыкнуть в тюрьме, и что их возбуждало неимоверно. Молодые люди на суде запоминали в подробностях ее запах и очертания умопомрачительных женских форм, чтобы потом среди ночи в спящей камере легко вспомнить ее и с наслаждением мастурбировать, мастурбировать, мастур- бировать… Из-за такой желанной и манящей женщины они не могли серьезно думать и говорить о защите. Совсем другие чувства теперь вызывали у друзей потерпевшие девочки. На суде жертвы при дневном свете казались особенно некрасивыми и простоватыми в своей неказистой одежде. Девушки сидели с опущенными головами и иногда шептались между собой и прилагали нарочитые усилия, чтобы казаться очень серьезными и несчастными. Создавалось едва уловимое ощущение, что девочки довольны тем обстоятельством, что их невинность нарушили именно красивые и спортивного вида молодые люди. Ребятам, напротив, было неловко и совестно именно перед женской публикой на суде, но особенно перед красивой защитницей, что их судят за изнасилование невзрачных и неинтересных девчонок, на которых они в иной ситуации не обратили бы внимания. Родители мальчиков делали сердитые и угрожающие гримасы, глядя на своих детей оболтусов на скамье подсудимых, когда видели, что те давятся от смеха. Молодым парням казалось, что они не совершили ничего такого страшного, чтобы всем в зале быть неоправданно хмурыми, как на похоронах или на процессе, где судят убийц грудных детей. Они знали и уже видели в своей короткой жизни примеры настоящего изнасилования. У них имелся друг Аркадий Угрюмов, который каждый раз избивал свою новую знакомую на вечеринке или в лесу за зданием клуба, если она отказывала ему в близости. Он бил каждую жертву долго и с остервенением, и несчастные девочки уже сами хотели, чтобы он скорее прекратил избиение и овладел ими. Они упрашивали его и просили прощения за то, что не уступили ему тотчас. Друзья были свидетелями нескольких таких случаев, и они с сочувствием относились, но не к девочкам, а к своему другу по хоккейной команде, которому приходилось только таким способом добиваться желанной взаимности. Этот друг оставался на свободе, и ни одна его жертва не помышляла написать на него заявление в милицию за изнасилование, а ребята только единожды, неумело, неуверенно попробовали подражать ему – и оказались немедленно в тюрьме. Валерий после несправедливого суда и отсиженного срока сделал вывод: жизнь безжалостна во всем к людям несмелым, к непрофессионалам, к дилетантам, к людям неискренним в своем деле, даже если твое дело преступно.