Ямуга
Шрифт:
— На Колыме был, — объяснил он свое долгое отсутствие. — И на Камчатке… чуть на Аляску не перекинулся!
Залез в ванну, плескался там, вышел оттуда в богатом халате, извинился перед моей женой:
— Вы разрешите мне так, по-домашнему?
Мы опять расположились под соснами с теми же винами и закусками. После разговора о том, о сём Кубаров поинтересовался, как идет у меня работа.
— Жиденькая получается повестушка, — пожаловался я. — В ней ничего не происходит. Ну, приехал мой герой, потом уехал… Подвигов
— Не отчаивайтесь, — подбодрил он весело. — . Муки творчества — это прекрасно. А мудрых-то рассуждений я и от вас не слышал. — Герой не я, а вы. А что до меня, то… Пушкин говорил: прозаик должен быть немного глуповат, даже если это Лев Толстой.
— Ишь ты как он про Толстого-то! — подивился Кубаров.
Я решил прочесть ему продолжение повести от «Я так полагал, что на том наше знакомство и закончилось…». Он несколько раз смеялся, приговаривая:
— Все правильно… все так.
Я остановился на том месте, где описывался внешний вид его дачи. Кубаров сказал:
— Не знаю, чем вы недовольны. Мне нравится.
— Насколько я понимаю, — сказала моя жена, — главные-то события вашей жизни остаются за рамками повествования.
— А бог с ними, с главными-то! — весело отозвался он. — Обойдемся без них. Кто знает, что главное, а что второстепенное. Вот сидим мы под сосной, ветерок веет, дятел-желна — слышите? — автоматными очередями долбит вон там, кукушечка вдали — слышите? — кукует… Это и есть главное.
Поскольку мой работодатель столь одобрительно отозвался о результатах моего труда, я решил, что оставлю всё так, как написалось, не надо ничего править.
— А как вы назовете это сочинение с моим портретом? — поинтересовался он.
— М-м… В самом деле, как назвать… А давайте так: «Герой нашего времени». Просто и со вкусом.
— Лермонтов обидится.
— Мы ему ничего не скажем, а он не догадается прочитать.
Мы условились, что я поставлю заголовком повести название станции, на которой мы с ним заключили наш договор — «Ямуга».
Через неделю он приехал не один, а с целой компанией крепких молодых парней. О чём-то они жарко спорили, стоя возле гаража. Судя по всему, нехороший был у них разговор. Слов я не слышал, но выражение лиц этих у споривших насторожили меня. Парни уехали, а Кубаров поднялся по лестнице ко мне в светёлку. Был он чем-то раздражён, на мой вопрос о причине раздражения сказал, махнув рукой:
— Да так… пустые хлопоты.
Чтоб хоть немного развлечь его, я прочитал ему описание того, как он показывает мне свою дачу и о том, как мы сидели в плетёных креслах под соснами и обсуждали роль портретных характеристик в художественном произведении.
— Тут я, вроде бы как умным смотрюсь, что-то понимающим в литературе, — удовлетворённо сказал он. — Так что давайте
— А чего размазывать кашу по киселю! — возразил я. — У литературного произведения свои законы. Промедление с развязкой смерти подобно. Завтра я готов буду прочитать вам конец повести — о том, как мы покидаем вашу дачу, как расстаёмся с вами.
— А нельзя ли закончить вашу повесть на хорошей ноте? — спросил он. — Ну, так, чтоб у читателя возникла симпатия к человеку на портрете, то есть ко мне.
— Она неизбежно возникнет, — заверил я. — Как же иначе! Герой моей повести великодушен, добр, приветлив, деловит… хлебосолен! Он самым благородным образом пригласил в гости неимущего литератора… обласкал, можно сказать, пригрел на своей груди.
Тут мы согласно посмеялись. Даже повеселел он и заявил: — Как хотите, а нужен благополучный конец. Бодрый такой, жизнеутверждающий…
— В духе социалистического реализма, — подсказал я.
Он не обратил внимания на моё иронический тон. — Надо, чтоб после прочтения на душе осталось радостное чувство.
Помните, у Пушкина? «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал». Давайте выпьем за Пушкина.
На этот раз я тоже выпил коньячку и, должно быть, потому предложил закончить повествование так: главного героя убивают бандиты.
— Я не стану описывать страшную сцену убийства, просто напишу: пришел Валера и сказал: «Хозяина застрелили… до свиданья вам».
Кубаров задумался, потом отверг эту идею:
— Не надо искушать судьбу. Вы этак накликаете на меня беду. Вы — опасный человек.
То ли в шутку сказал, то ли всерьёз. Наверно, пошутил.
— Трагический конец очень украсил бы сюжет, — сожалея, сказал я. — А вас, Игорь Витальевич, сделал бы истинно героем. А потом — это ж в духе нашего времени: писатели да артисты самоубиваются, а вашего брата, предпринимателя, отстреливают, как зверей с ценной шкурой.
— Ты слишком жесток, — укорила меня жена.
— Профессия такая, — объяснил я. — Обрати внимание: Шекспир неустанно умерщвлял своих героев. Посчитай, сколько трупов хотя бы в «Гамлете» или «Короле Лире».
— А Достоевский двух старушек укокошил в «Преступлении и наказании», — подсказал Кубаров. — Да и Тургенев хорош: Муму утопил.
Тут я вступился за классиков, указав на некорректность наших доводов.
— А давайте так, — сказал Кубаров после углублённого размышления. — Напишите, что я подарил вам эту дачу.
— Неплохая идея, — пробормотал я. — Почему бы, в самом деле, вам не подарить её? Правда, я не знаю, зачем она мне нужна.
— Как это? Вам же тут хорошо работалось. Вы думаете, зачем я поселил вас здесь? Чтоб дух творчества витал над моей дачей! Понимаете? Чтоб соседи говорили потом: тут писатель такой-то создал вот такое-то творение.