Ян Жижка

Ревзин Григорий Исаакович

Может быть, в том и заключался тонкий расчет рыцаря. Ему, как и Жижке, невмоготу стала придворная служба. Обоих тянуло в сельскую Чехию, где назревали грозные события.

Почти так же порвал со двором и Жижка.

Король обратился к жителям столицы со строжайшим повелением — снести вое оружие в Выше-градский замок. Пражане колебались: чувствовалось приближение решающих событий.

Через Желивского Жижка призвал пражан прийти с оружием к церкви Снежной богоматери. Троцновский рыцарь повел отсюда к королевскому замку большую, хорошо вооруженную колонну.

— Ваше величество, — обратился к Вацлаву Жижка, — преданные вам пражане решили, вооружившись,

не медля, явиться на вашу ратную службу. Они перед вами! Укажите врага, против которого они должны обратить свое оружие. Все они готовы пролить за вас свою кровь!

Вацлаву, неприятно пораженному этой дерзкой выходкой Жижки, оставалось только похвалить своих подданных за преданность. Он просил пражан спокойно вернуться к домашним очагам и не затевать ссор. Но с этого дня король почувствовал себя неуютно в Праге и вскоре выехал со всем двором в замок Кунратице.

Взять с собой Жижку королева не пожелала. Троцновский рыцарь как бы увольнялся от придворной службы.

Король думал найти отдохновение от тревог вдали от Праги, в тиши окружающих Кунратице полей и лесов. Но он жестоко ошибся: сельского покоя в Чехии больше не существовало.

Ян Жижка.

В лето 1419 года вся чешская земля гудела от топота крестьянских ног, от гомона крестьянских собраний на горах Оребской, Оливецкой, Таборской, на Кржижке и многих других. Селяне каждую неделю собирались то на одной горе, то на другой, чтобы послушать проповеди сельских священников, особенно же пламенного Вацлава Коранду из Плэня. На эти горы приходило много ремесленников из Праги и других городов Чехии.

По мере того как росло число сходившихся с разных концов страны на эти моления, менялся и тон проповедников. Пользуясь образами и метафорами из библии и евангелия, они стали смело звать сельский люд к свержению церковного и феодального гнета.

— Церкви, алтари, священные сосуды — это, — говорили они, — измышление продажных, лживых пастырей. Монастыри — вертепы разбойников. Мощи святых — наглый обман. Их следует выбросить в навозные кучи, а иконы сжечь. Хуже худшего поклонника идолов тот священник, который берет мзду за крещение, отпевание, за церковные обряды. Слугами сатаны заведена отдельная каста священнослужителей. Пусть всякий, кто чувствует в себе искру божию, идет проповедовать, свершать службу и обряды. Кто хочет отдать себя делам веры, пусть живет в бедности, на добровольные даяния.

— Бог, — говорили проповедники, — всех людей создал равными. Перед его лицом нет ни богатых, ни бедных, ни знатных, ни простолюдинов. Всех, «то угнетает ближних своих, кто благоденствует, предаваясь роскоши и чревоугодию, кто кичится знатностью рода и голубою кровью, скоро истребит гнев господень. Спасутся только праведные, собравшиеся на горах. Они — карающий меч в руке господа, они избраны, чтобы очистить землю от скверны.

После проповеди начинался обряд покаяния перед всем народом, а затем причащение собравшихся из чаши.

Потом приступали к общей трапезе. Незнакомые люди называли друг друга братьями и сестрами. Всю принесенную снедь они делили поровну. Собирали медяки, чтобы отдать их окрестным крестьянам за истоптанные вокруг горы посевы. Поздно ночью расходились под тысячеголосое пение гуситских песен.

С необычайной силой втягивало это внешне религиозное, а по сути своей революционное антифеодальное движение народные низы Чехии.

Раньше паны охотно

позволяли своим крестьянам громить монастыри и церкви. Теперь — в 1419 году — они увидели, что народ на горных сборищах клонит в опасную для них сторону. Феодалы стали запрещать своим крестьянам паломничества и лютовали против ослушников. Но никакие наказания уже не помогали. Движение ширилось, охватывая все новые массы крестьянства и городского плебса.

Крестьяне, их жены и дети не устрашались угроз лана лишить их имущества и даже жизни. Ничто не могло удержать седлаков дома. «Гора Табор притягивала их к себе, как магнит тянет железо», — писал чешский летописец того времени Лаврентий.

Табор — так по-библейски [27] назвали крестьяне гору в южной Чехии близ развалин города Градище над рекой Лужницей. Здесь обращались к народу самые горячие проповедники гуситства.

22 июля 1419 года на Таборе собралось сорок тысяч человек. Как рассказывает летописец, в тот день сюда пришли паломники не только из-под Писка, Воднян, Нетолиц, Германовиц, Узка, Седлачан, Плзня, но также из Праги, Домажлиц, из Кралева Градца и многих других мест. Прибыли пешие и конные, мужчины и женщины, старые и малые, парни и девицы. Среди паломников были и ремесленники, торговые люди, рыцари. Многие подверглись в пути нападениям панских наемников, немало погибло.

27

Фавор, или (в латинском начертании) Табор, — гора в Палестине, недалеко от Назарета. Занимала видное место в раннехристианских легендах,

Николай из Гуси, бывший в тот день на Таборе, вместе с Корандой и другими священниками решили, что настала пора призвать народ к обороне. Пусть седлаки приходят впредь на моления не в одиночку, а собравшись в десятки и сотни, вооруженные вилами и цепами. Тогда трудней будет нападать на них панским и королевским слугам.

Укрывшийся в Кунратицком замке король Вацлав получил об этом народном сходе на Таборе паническое донесение: Николай из Гуси замыслил якобы свергнуть его и архиепископа Конрада и избрать нового, народного короля и архиепископа.

Королевские вельможи совсем потеряли голову и ожидали с минуты на минуту общего крестьянского восстания. Бурграфам королевских замков и городов, да и всем панам отдан был приказ оружием препятствовать крестьянским собраниям.

Но народные массы уже вышли из повиновения, и вернуть их к прежнему состоянию спокойствия и покорности было трудно.

* * *

Решающий шаг к народному восстанию был сделан в Праге 30 июля 1419 года.

Незадолго до того король сменил в Новой Праге городских советников-гуситов. Он назначил вместо них двенадцать ярых католиков, готовых на крайние меры, чтобы только подавить «чашников», составлявших огромное большинство населения Новой Праги.

30 июля Ян Желивский в горячей проповеди призвал пражан-гуситов силой войти в церковь св. Стефана на Рыбничке. Церковь эту католический священник незадолго до того велел запереть на замок, чтобы «чашники» не «оскверняли» ее.

— А после того, как отобьем этот храм, — закончил Желивский, — пойдем, братья мои и сестры, всем народом пражским к ратуше Новой Праги. Заставим советников вернуть семьям наших братьев, которые безвинно томятся в их подлом узилище!

— Приходите, братья, с оружием! — предупреждал тут же народ Ян Жижка. — На нас могут напасть!