Янтарь чужих воспоминаний
Шрифт:
Говорят, что безумие обостряется весной, но это неправда. В жаре оно просто набухает чернотой, как жаба болотной водой, увеличивается пропорционально уходящей в глубину земли реке и сгораемому в легких воздуху.
Янтарь отравлял мое нутро, его было слишком много, и безумие жадно глотало его, показывая мне все новых и новых чудовищ: убийц, отморозков, двуногих тварей... Каждый — мое отражение, изломанные создания кривых миров и темных порождений бездны. А в городе
Ночью легче. Не намного. И только если не спать. Потому что в середине лета оживают воспоминания, те самые, что давно похоронены в склепе памяти, придавлены надгробными камнями и могильными плитами. И даже украшены увядшим венком, в надежде, что мертвое останется там, где ему положено, а не вылезет трясти передо мной истлевшими костями и полусгнившими образами. Но он лезло и трясло. И черви грызли…
… — Кай, передай мне солонку, — спина прямая, как у статуи богини в храме, глаза - холодные озера, заснеженные равнины, ледяные пустоши. Я делаю вид, что не слышу.
— Кай, подай солонку сестре! — отец отдергивает меня. С легкой руки Милинды это проклятое имечко заменило мое собственное. Мать смотрит с укоризной, а мне хочется заорать. И швырнуть проклятую солонку через весь стол, так, чтобы отвалилась фарфоровая крышечка и треснула пузатая узорная склянка. Но я молча пододвигаю и складываю руки на шелковой салфетке. Я не хочу смотреть на них, тех, кто сидит за столом, и снова упираюсь взглядом в свои ладони. Мили сидит напротив, и я чувствую ее взгляд.
— Милая, как твои успехи в музыке? — нежный заботливый голос, полный неподдельного интереса и участия. Это называется вести светскую беседу за ужином. Я все это ненавижу.
— Скоро выступление. Арис обещает мне турне по протекторатам, а потом выезд в сопредельные. А через год, когда мне исполнится восемнадцать, уже можно будет и в мировой тур отправиться…— звуки журчат, словно льдинки в высоком бокале для коктейля. Идеальные. Прозрачные. Обжигающе холодные.
— Прекрасно. Арис просто гений, какое счастье, что ты попала к нему. Наша семья так гордится тобой, Милинда…
— Арис — гений, ты права, мама, — ледяные пустоши глаз снова смотрят на меня. — Он признанный гений скрипки во всем мире, и это в его-то возрасте! Ему ведь всего тридцать… Он великолепен.
— Милая, надеюсь, ты не влюблена в своего преподавателя? — нежный, чуть укоризненный смех. Понимающий и не осуждающий. Я поднимаю глаза, встречаю взгляд Милинды. Она улыбается.
— Разве что совсем немного, мама… Он такой необычный. Все необычное так привлекательно, правда?
Ушел на озеро, что лежало почти у кромки леса, на ходу разделся и с разбега нырнул в холодную воду. Здесь никогда никто не купался, потому что даже в жару озеро не нагревалось из-за подземных ледяных ключей. Да и ближайшее поместье в нескольких секторах от поместья родителей.
Вылез на плоский камень, что торчал почти на середине озера. Под водой их было множество, они образовывали запутанный подводный лабиринт, заполненный красными водорослями и мелкими любопытными рыбешками, что разлетались стайками от моих сильных рывков, иногда задевая скользкими плавниками мое тело. Или это было прикосновение водной растительности, не знаю…
Камень встретил меня теплой, нагретой на солнце поверхностью, и я растянулся на нем, бездумно рассматривая плывущие в небе облака.
Легкий плеск возвестил о приближении другого пловца, но оборачиваться я не стал, даже не сомневаясь, кого увижу. Лишь глаза закрыл. Я всегда чувствовал ее приближение. Нутром. Словно внутри меня что-то менялось, планеты и звезды моего мироздания начинали вращаться в другую сторону, и это наполняло меня одновременно и болью, и трепетом.
Мокрая ладонь коснулась моей щеки и оставила след.
— Кай, ты снова злишься? Мне не нравится, когда ты такой. Слышишь меня?
— А мне плевать, что тебе нравится, а что нет, Мили, — не открывая глаз, сообщил я.
— Ты стал таким злым… — в хрустальном голосе легкая задумчивость. Она легла рядом на живот, касаясь меня мокрым бедром. Странно, но даже с закрытыми глазами я чувствовал ее. — Папа тобой недоволен.
— Он всегда мною недоволен, — я все же посмотрел на нее. Милинда опиралась на локти, нависая надо мной, с мокрых волос капала вода мне на шею и губы. Ее глаза в веере мокрых черных ресниц казались еще ярче, словно вобрали в себя всю небесную синь и лазурь.
— Тебе придется вернуться в академию, Кай. Ты же понимаешь. Да, у тебя нет желания заниматься финансами, но у тебя есть обязательства перед семьей. Ты меня слушаешь?
Я приоткрыл губы, чтобы поймать холодную каплю с ее волос.
— Родители послали тебя ко мне парламентером? — усмехнулся, слизав влагу. — Неужели?
— Отец иногда излишне строг… — Мили вздохнула. — Но… с тобой непросто, Кай. А ты должен…