Янтарь чужих воспоминаний
Шрифт:
«Обмани меня, мне так нравится…» — кто пел мне эту песенку? Девушка. Черные волосы и синие глаза. Она говорила, что любит…
Люстра смахивает на паука: четыре растопыренные черные лапки, прилипшие к потолку, а в центре налитое чужой кровью брюшко. Отвратительно.
— Кай, не смей закрывать глаза! Слышишь меня? Или я тебя снова ударю!
— Тебе не кажется, что люстра похожа на паука? — спросил я.
Девчонка, опешив,
— И правда, похожа. Черные лапы и брюшко. Зачем ты ее купил? Отвратительно.
Я хлопаю глазами, рассматривая синие волосы той, что пытается меня перевязать. Кажется, моей же рубашкой. Разорванной.
— Ты ничего не понимаешь. Это антиквариат…
И снова проваливаюсь в темноту, раздумывая, исполнит ли она свою угрозу…
***
Где-то гремит гром, и березы истекают соком, напитавшись влагой. Я чувствую запах древесной коры и молодых клейких листьев, свежий аромат озона и острый — синих молний, что разрывают колючками небо. Улыбаюсь, открывая глаза. Терраса открыта и пол залит водой. Тонкая тень метнулась к двери, чтобы захлопнуть створку.
— Оставь.
Лили обернулась, внимательно глядя на меня. В спальне горит лишь один ночник, который не мешает смотреть на молнии. Жара закончилась, и в город снова пришел дождь.
— Как ты себя чувствуешь? — девчонка подошла ближе мягко, неслышно, словно кошка. Я окинул ее внимательным взглядом и удивился. За месяц она изменилась. Немного, но явно. Исчезла сутулость, красный нос и изможденность. Осталась худоба, но теперь она плавная, текучая. Кошачья. И лицо с острыми высокими скулами, янтарными глазами и пухлыми губами — красиво. Я смотрю так пристально, что она останавливается и замирает, не понимая.
— Сколько прошло времени?
— Три дня.
Я прикидываю в голове. В хранилище знают, что я буду отсутствовать пять, значит, все в порядке.
— Как ты меня сюда затащила?
Попытался сесть, ощупав плотную повязку на боку. Она дернулась, пытаясь поддержать.
— Осторожно, ты много крови потерял. Сам дошел. Не помнишь?
Я покачал головой. После паука на потолке полный провал. Отвел ее руки, что цеплялись за меня, то ли придерживая, то ли не давая подняться, и откинул покрывало. Бедро тоже замотано. Одежды на мне нет. Она поняла и смутилась, но тут же сверкнула желтыми глазищами.
— Ты весь в крови был. Но сказал, что убьешь, если я вызову законников или врача. Не помнишь? Я тебя раздела.
— Я
— Ты куда?
— В душ.
— Тебе нельзя!
Я снова убрал ее руки, что пытались меня остановить, и осторожно встал, прислушиваясь к ощущениям. Слабость… Шагнул. Еще. Лили пыталась меня удержать и заставить вернуться в постель. В душе я включил горячую воду, лишь слегка разбавив холодной.
— Что ты делаешь? — девчонка застыла у стеклянной створки, изображая статую богини скорби. — Ты хочешь кровью истечь? Она только остановилась. Кай!
— Уйди, — посоветовал я, разматывая бинты. Она не ушла, так и стояла, поджав губы и укоризненно глядя на меня. Брызги воды оседали росой на синих волосах. Наверное, собиралась меня ловить, если я снова грохнусь.
Под повязкой на бедре порез затянулся неровным белым рубцом. На боку еще сочился, но тоже почти зажил. Кошачьи глаза девчонки стали круглыми от изумления.
— Но как… — она даже заикаться начала, — всего же три дня … как так?
Я посмотрел на ее острую грудь, натягивающую белую майку. И на губы.
— Янтарь в моей крови выжигает любую инфекцию, — пояснил, делая к ней шаг. — Заживляет раны. Делает мышцы сильнее. И желания — острее. Небольшая награда за ежедневный шаг в бездну.
Прижал ее к стеклу. Белая маечка намокла, впитав влагу моего тела. Я уперся ладонями в перегородку с двух сторон от ее головы.
— Не надо, — прошептала она.
— Что — не надо?
— Не надо… трогать меня.
— Тогда зачем ты меня зовешь? — я наклонил голову, почти касаясь ее губ. — Я ведь слышу. Ты забыла?
— Я не зову, — она облизала губы. Не нарочно, без намека, лишь от того, что они пересохли. И у меня перехватило дыхание, я прижался к ней всем телом, вдавливая в стекло и почти неосознанно сжимая ладони, желая ощутить под ними ее бедра. В медовых глазах расширился зрачок, сделав их темнее. Никакой стужи, теплые, живые и кошачьи.
— Зовешь… Думаешь. Постоянно. Даже когда сидишь в своем проклятом домике, ты думаешь обо мне. И сейчас тоже. У меня встает от того, что ты думаешь, синевласка. Хочешь посмотреть?
— Ты специально грубишь, — шепчет она, откидывая голову. — Специально. Чтобы я ушла.
— А ты уйдешь?
— А ты отпустишь?
Я усмехнулся. Хороший вопрос.
— Да. Отпущу.