Янтарные слезы Феникса

Мозговая Екатерина

Судя по всему, все мои ухищрения и попытки не выказать веселья, все же Листика не провели. Потому как, подняв на меня печальный взор глаз-бусин, нечистик очень возмущенно надул щеки, и, отложив в сторону горшок (как только сподобился расстаться с эдакой ценностью?), подскочил на короткие ножки, едва ими не топая от праведного негодования.

Между прочим, зря он так. Я честно старалась проявить участие, и не моя вина, что это оказалось выше моих сил.

— Вы… вы… — багровея от стыда и бессилия одновременно, зачастила уязвленная нечисть. — Вы

не понимаете. Плакальщицы же, как русалки. Их поцелуи, что поводок. Днем у нее надо мною власти нету, а вот ночью она зовет и… и…

Я говорила, что щеки Листика стали буро-фиолетового цвета? Так вот теперь они приобрели еще и уникальный, пятнистый грязно-оранжевый оттенок. Даже залюбовалась такими переменами, загораясь исследовательским пылом и азартом, разузнать, на что еще способен окрас кожи леприкона.

— И опять пытается залобзать? — помогла смущенному нечистику.

Листик сначала резко качнул головой в знаке — не только. Потом спохватился, заметив, как от удивления мои брови задались целью доползти до начала лба. Спешно закивал, но осознав, что я не купилась, вновь рухнул на Инкину кровать и вперился взором в пол, на сей раз, воспылав щеками, как налитыми вишнями.

— Или… — выдвинула предположение, прилагая остатки сил, чтобы голос звучал ровно, — пытается надругаться, распутница? — о, Творец, ты свидетель, я делала все, что могла, но такта в итоге не хватило…

А когда несколько волн смеха сошло на нет, и я смогла, размазывая кулаками слезы, выдохнуть, поднять свое тельце, рухнувшее рядом с уже давно валяющейся на постели и зажимающей рот подушкой подругой, в вертикальное положение и взглянуть на продолжающего истязаться смущением леприкона, то не поверила собственной догадке.

— Не-е-ет, — протянула недоверчиво: — Неужели не пытается, а уже надругалась?

— И не один раз, — глухо выдала Инкиния, на мгновение вынырнув из импровизированной глушилки ее безудержного веселья. — Вспомни, твоей эпопее с поиском библиотечного ключа уже третий месяц пошел. Так что времени у них было предостаточно.

Перевела сочувствующий взгляд обратно на Листика и… усовестилась, поскольку вспомнила, что именно я посоветовала плакальщице приглядеться к нечистику. Сама, так сказать, расписала достоинства видного зеленого человечка.

Вновь наступила тишина. Неловкая, со стороны нечисти и меня и пытающаяся восстановить дыхание со стороны Ини.

— Ну… — попыталась найти слова сочувствия для позднего визитера, однако не так уж это и легко. В первый раз ведь утешаю поруганное достоинство нечисти.

— Ты до конца дослушай, — посоветовала Инкиния и улыбнулась так счастливо, будто меня в завершении рассказа ожидает грандиозный сюрприз.

Насторожилась. Однако интуиция и на сей раз не подвела — сюрприз таки ждал.

— И чем же я могу тебе помочь? — спросила деликатно, понимая, что сконфуженный леприкон заговаривать снова не торопится. — Провести разъяснительную беседу? Ты вроде бы нечисть взрослая, совершеннолетняя, так сказать… — на этом умные слова закончились,

и я не выдержав, ляпнула: — И вообще, Листик, я не пойму твоей печали? Живи, то есть не живи и радуйся. Я, конечно, в размножении нечисти с нежитью не сильна, и довольно смутно представлю себе такой симбиоз… А, если честно, то и представлять не хочу, но, думаю, не так уж это и плохо. Ты одинокий, она плакальщица свободная. В чем проблема?

— А ее и не было, — выкрикнул нечистик эмоционально, пихнув кулаком покрывало. — Пока… пока она… не заговорила об обязательствах.

— О чем? — переспросила ошарашено, начиная осознавать две вещи: первое — мужик, он даже если и нечисть, то все равно мужик. И кобелинистая его натура совсем не против подвигов, однако же зачастую скоротечных и напрочь лишенных ответственности. И второе — здесь любитель дармовых развлечений вряд ли сыщет понимание. Женская солидарность, пустьи такая странная, но она крепка.

Видимо и Листик нечто эдакое прочел по моемупосмурневшему лику, потому как в раз начал ерзать на месте (небось, упомнил, как могут пострадать его телеса, если он окончательно впадет в немилость) и еще сильнее краснеть.

— И главное, я ж не против, — пошел на попятную зеленый мужичишка. — Так ведь ей свадьбу подавай, — выкрикнул и уставился на нас с Ини, ища поддержки.

— Возможно, я тебя, Листик, удивлю, но все девицы склонны к этаким требованиям, — выдала без должного понимания. А после добавила неуверенно: — И, по-видимому, даже почившие их представительницы посягают на обустройство личного счастья.

— Да, но засмеют же, — взвыл леприкон, обхватывая щеки ладошками и начиная от излишнего волнения раскачиваться, будто бы игрушка, изготовленная мастером с черным чувством юмора.

— Кто? — выдали мы с Инкой одновременно.

— Так мало ли охочих, — нашелся нечистик. — Вам ли не знать, сирина Лия, как богат Аурельский лес на живность и неживность. Ну, не женятся среди нашей братии, не принято это.

— А ты стань первопроходцем, — решила не прислушиваться к здравому смыслу зеленого человечка. Блажить, так блажить, — И вообще, ради дамы сердца, — запнулась на последнем слове и уточнила, — если оное имеется (просто навскидку вспомнить анатомические особенности леприконов не вышло), можно пойти не только против установленного порядка, а и против всего мира. Так что не разочаруй мою веру в истинные чувства, и иди навстречу трудностям смело, Листик.

— Хорошо сказала, вдохновенно так, — шепнула рядом довольная огненноволосая девица.

А я лишь плечом повела, отмахиваясь, поскольку внимательно наблюдала за чередой эмоций, скользящих на маленькой моське лесного ловеласа. Листик, поначалу слушавший меня с недоверием, постепенно преображался и в конечном итоге стал глядеться так геройски-комично, будто бы уже не мог дождаться, когда сможет бросить вызов обществу. Приосанился, навострил уши, выпятил подбородок, и горшок отложил в сторону, что выражало крайнюю степень готовности к действию.