Янтарный телескоп
Шрифт:
Но Лирино появление быстро все изменило: не прошло и нескольких дней, как она совсем покинула свой мир.
— Я последовала твоему совету, — сказала она. — Составила программу — так называется последовательность команд, — чтобы Тени могли говорить со мной через компьютер. И они сказали мне, что делать. Сказали, что они ангелы, и… в общем…
— По-моему, не стоило говорить такое ученому, — вставил Уилл. — Вы же тогда вряд ли верили в ангелов.
— Ну, кое-что я про них знала. Понимаешь, я ведь была монашкой. Думала, что физикой можно заниматься во славу Божью, пока не убедилась, что никакого Бога
— А когда вы перестали быть монашкой? — спросила Лира.
— Я помню это очень хорошо, даже час, — ответила Мэри. — Поскольку физик из меня получился неплохой, мне разрешили продолжать научную деятельность; я защитила докторскую и собиралась преподавать. Наш орден был не из тех, что полностью изолированы от мира. Даже монашеское облачение надевать не требовалось: достаточно было одеваться скромно и носить на груди распятие. Так вот, я готовилась вести занятия в университете и попутно изучать элементарные частицы.
И тут я узнала, что скоро состоится конференция по моей теме; меня попросили приехать туда и прочесть доклад. Я отправилась в Лиссабон, где раньше никогда не бывала; честно признаться, до тех пор я вообще ни разу не покидала Англии. И все это вместе — перелет, гостиница, яркий солнечный свет, вокруг сплошь иностранная речь, именитые коллеги со своими выступлениями и мысли о моем собственном докладе: станут ли меня слушать и не забуду ли я от волнения, о чем надо говорить… словом, я ужасно волновалась, можете мне поверить.
И еще учтите вот что: я ведь тогда была совсем невинна. С детства, как послушная девочка, я регулярно ходила к мессе и думала, что у меня призвание к духовной жизни. Всем сердцем я хотела служить Богу. Мне хотелось взять всю мою жизнь и пожертвовать ею вот так, — сказала она, протянув вперед раскрытые ладони, — принести ее Иисусу, чтобы он сделал с ней все что пожелает. И мне кажется, я была довольна собой. Чересчур довольна. Считала себя умницей, ведущей праведную жизнь… Ха! Все это длилось примерно до девяти тридцати вечера десятого августа — с тех пор прошло уже семь лет.
Лира села и обхватила колени руками. Она внимательно слушала.
— Это был вечер после моего доклада, — продолжала Мэри. — Все прошло благополучно: в зале присутствовали кое-какие весьма известные люди, и с вопросами я справилась неплохо — как говорится, не ударила лицом в грязь, — так что меня переполняли радость и облегчение… ну и гордость тоже, не скрою.
В общем, несколько моих коллег собрались в ближайший ресторанчик на побережье и пригласили меня с собой. В обычных обстоятельствах я нашла бы какую-нибудь отговорку, но тут подумала: в конце концов, я уже взрослая женщина, только что прочла доклад на важную тему, который хорошо приняли, и вокруг меня добрые друзья… Погода стояла замечательная, и разговор шел о самых интересных для меня вещах, у всех было приподнятое настроение, и я тоже решила немножко расслабиться. В тот день я открыла в себе что-то новое: обнаружила, что мне нравится вкус вина и жареных сардин, теплый ветерок, овевающий лицо, негромкая ритмичная музыка. Я искренне наслаждалась всем этим.
Ужинать мы уселись в саду. Я очутилась в конце длинного стола,
Ну вот. Он был лишь чуть-чуть старше меня, и у него были мягкие темные волосы, прекрасная кожа оливкового цвета и черные-пречерные глаза. Волосы все время падали ему на лоб, и он убирал их назад — медленно, вот так…
Она показала как, и Уилл подивился тому, насколько живо она все помнит.
— Он не был красив, — продолжала она, — и его нельзя было назвать дамским угодником, обольстителем… С красавцем я не нашла бы общего языка: меня попросту одолела бы робость. Но он был очень мил, умен и весел, и это оказалось легче легкого — сидеть там при свете фонаря, под лимоном, вдыхать ароматы цветов, вина и жареной рыбы, болтать, смеяться и ловить себя на мысли о том, что я ему нравлюсь… Сестра Мэри Малоун флиртует! Но как же мои обеты? Как же намерение посвятить жизнь Иисусу и все прочее?
Словом, не знаю, что было тому виной — легкое опьянение, моя собственная глупость, или теплый бриз, или лимонное дерево… но мне постепенно начало казаться, что я заставила себя поверить в неправду. Я заставила себя поверить в то, что мне хорошо и я полностью счастлива сама по себе, без любви другого человека. Полюбить было для меня все равно что отправиться в Китай: вы знаете, что такая страна существует, там очень интересно и некоторые там побывали, но вам туда попасть не суждено. Я собиралась прожить всю жизнь, так и не посетив Китая, но это меня не огорчало: ведь на свете столько других стран!
И тут кто-то передал мне блюдо с десертом, и я вдруг поняла, что уже побывала в Китае. Фигурально говоря. И забыла об этом. Все вернулось ко мне благодаря вкусу одного лакомства — кажется, это был марципан… такая сладкая миндальная смесь, — пояснила она озадаченной Лире.
— А! Марчипин! — удовлетворенно воскликнула Лира и устроилась поудобнее, готовая слушать дальше.
— Ну вот, — снова заговорила Мэри, — я вспомнила этот вкус и в мгновение ока перенеслась в тот день, когда попробовала марципан впервые, еще девочкой.
Тогда мне было двенадцать. Я пришла к одной подружке на день рождения, и мы устроили дискотеку — это когда играет музыка, записанная на специальном устройстве, а народ под нее танцует, — объяснила она, снова увидев на лице Лиры недоумение. — Обычно девочки танцуют друг с дружкой, потому что мальчики слишком застенчивы и боятся их пригласить. Но этот мальчик — я его не знала — пригласил меня на танец, а потом на следующий, и тут уж мы разговорились… А ведь когда тебе кто-то нравится, ты понимаешь это сразу, мгновенно; ну так вот, он мне очень нравился. И мы все говорили и говорили, а потом нам принесли праздничный торт. И он взял немножко марципана и просто положил мне в рот — я, помню, попыталась улыбнуться и покраснела, мне было ужасно неловко, — и я влюбилась в него только за это — только за то, что он так ласково дотронулся до моих губ, угостив меня марципаном.