Январские ландыши
Шрифт:
Через полчаса контракт был подписан. Сидоров был настолько любезен, что даже подкинул попутно маму с сыном до метро на своём красном хэтчбеке с двумя шевронами на радиаторной решётке:
– И запомните: номер вашей квартиры – 311. На следующий новый год можете заезжать. Адью, ребята!
Эстетский хэтчбек растворился в потоке машин. Ландышевы направились в ближайшее кафе отметить совершённую сделку.
– Мам, у тебя во сколько поезд?
– В 16:20, Вить. Я же только на день отгул взяла. А так бы ещё погуляли с тобой по Москве.
– Погуляем ещё, в другой раз. Видишь, погода-то какая.
Данные
Поезд тронулся. Виктор ещё некоторое время шёл рядом с отходящим составом, но потом остановился, помахал маме ручкой на прощание и направился в сторону метро.
– Вы промочили ноги? – соседу Елены по купе невозможно было отказать в проницательности. Полноватый мужчина в возрасте за 50 открыл объёмистый портфель и вытащил оттуда чекушку водки.
– Вы что?! – засопротивлялась сразу Ландышева. – Я не буду! Сейчас чай у проводника спрошу.
– А я разве вам что-то уже предлагал? – на мясистом лице попутчика лукаво сверкнули тёмные тараканьи глазки. – Но для сохраненья здоровья помимо чая рюмочка бы вам не помешала.
Елена оценила опасность, таящуюся в её мокрой обуви, и согласилась на лечение.
– Фёдор Иванович, – представился мужчина с портфелем и закрыл дверь в купе.
Они с Еленой занимали два нижних места в купе, два верхних были куплены молодыми людьми, которые практически сразу по отправлению поезда взобрались на свои лежаки и заснули.
– Давайте, Леночка, за знакомство, – любезный попутчик разлил белую жидкость в заранее припасённые им рюмочки размером с напёрсток. – Вы тоже до Зеленопольска едете?
– Ладно, давайте, – Ландышева чокнулась напёрстком и выпила горячительное. Ногам как-то сразу стало теплее, угроза простуды миновала.
Мужчина имел обыкновение приглаживать рукой редеющие волосы на голове, но всеми другими действиями демонстрировал обстоятельность и сановитость.
– Я главбухом работаю на одном предприятии, – разоткровенничался Фёдор Иваныч. – И мне кажется, мы с вами где-то встречались. Вы, случаем, в казначействе не имели честь трудиться?
Лена зажевала водку пирожком, и чуть было не поперхнулась. Во-первых, она удивилась себе самой: как же она не признала в этом прилизанном мужичонке бухгалтера – да его хоть в кино снимай – классический типаж счетовода. Во-вторых, она тоже его вспомнила: в маленьком городе все друг друга знают.
– Да нет, в казначействе я не работаю, – ответила Лена. – Я медсестра в местной больнице, кардиограммы снимаю.
Фёдор Иванович перекрестился своими короткими, толстыми пальцами:
– Слава Богу, в больницу пока не попадал. Бегаю по утрам, за здоровьем блюжу, ой, ну то есть, слежу. А водочка – это так, с устатку, вы ничего не подумайте.
Леночка ничего такого думать и не собиралась, просто она
Заладилась беседа. Попутчики с верхних полок нервно ворочались с бока на бок, реагируя на смех на нижней палубе. Елене понравился этот бухгалтер: забавный, весёлый и щедрый. После того, как бутылочка закончилась, Фёдор Иваныч пригласил Ландышеву в вагон-ресторан. В ногах Елены совсем потеплело.
В перерывах между приёмами блюд кавалер что-то записывал в свой крохотный блокнотик.
«Бухгалтер, – объясняла происходящее Елена. – Привык все денежки считать».
Подобную расчётливость Ландышева поощряла: ей импонировали мужчины, знающие цену деньгам, и, что немаловажно, умеющие их зарабатывать. А кто-нибудь когда-нибудь видел в своей жизни нищих главбухов? Это явление невозможно так же, как и снег в июле, впрочем, последнее ещё как-то более вероятно. Правда, как говорится в одном бородатом анекдоте, у людей этой профессии и график работы – год через три: год работаешь, три сидишь.
Салат и второе парочка скушала на ура. В купе они возвратились своими в доску людьми и даже пытались обжиматься на нижнем сиденье. Недовольное покашливание, доносящееся с верхних полок, останавливало их от развития страстей. Завтра они будут в своём городе – и тогда… Счастье не за горами. Только горы нам порой кажутся гораздо ближе, чем они есть на самом деле.
У Фёдора Ивановича, как Елена выяснила после первой встречи на снятой им на вечер квартире, было двое взрослых сыновей и больная жена. Супруга главбуха, как он заявил своей новоявленной подруге, была уже нелюбима, но скорее дорогА, как память, так что о разводе мужчина и не помышлял.
Ландышева подобных историй за свою жизнь наслушалась вдоволь, но в её личной жизни это было впервые. Такой мужчина интеллигентного склада не был ей противен, цветов и конфет не дарил, но периодически ссужал денежные суммы, вздыхая о том, как же трудно в наше время живётся младшему медперсоналу. Раз в неделю любовники встречались на съёмных квартирах.
Эти свидания, плотские по сути, Елене почему-то напоминали майско-ноябрьские праздники из давно ушедшего советского детства. Тогда её отец, ныне покойный, брал дочку на демонстрацию, и они возвращались оттуда с гроздью накачанных гелием разноцветных шариков, стремящихся упорхнуть в небо. Детская радость была недолгой: на другой день шарики потихоньку сдувались и опускались на пол, мешаясь под ногами.
Так и love-story с главбухом. В поезде по дороге из Москвы он показался Ландышевой интересным мужчиной, и она была готова с ним встречаться: даже одна бабочка хотела вспорхнуть в её животе. Но уже после второй встречи она поняла: Фёдор Иваныч не такой уж и затейник. Так что же можно желать от человека с такой серьёзной профессией: где вы видели зажигательных бухгалтеров – среди них полчища зануд и жлобов. Ей даже в постели казалось, что мысли партнёра витают где-то между дебетом-кредитом и грядущим аудитом. Да и как любовный партнёр он был, что тот самый дырявый первомайский шарик: накачиваешь его губами, стараешься, а он через минуту опять сдувается.