Янычар
Шрифт:
– Вроде как дробовик работает. – Петруха почесал за ухом и вздохнул. – Глянуть не хочешь?
Янычар молча сел на диван и сжал голову руками.
– Не, не хочешь – так и пожалуйста. – Петруха тоже присел на диван, на самый краешек, пулемет поставил между ног, на приклад стволом кверху. Патронная лента с тихим позвякиванием легла на пол. – Только я думал, ты захочешь посмотреть. Ты же говорил – место тут тихое, мутантов этих быть не должно… ну или с десяток… Десятка три мы с тобой грохнули, пока сюда через лес да по дороге перлись. А это тогда кто?
Янычар
Он закончился. Весь закончился, до капли. Никогда не думал, что может вот так… опустошиться, что ли… У него все получилось, он убивал, обманывал, снова убивал, бежал, убивал, чудом не гробанулся на дельталете и по самой грани прошел на дороге, сражаясь с уродами в рукопашную. И что?
Это будто он вернулся на базу, а базы нет. Все разрушено, и его планы отдохнуть, перекусить и выспаться разом пошли ко всем чертям. Так нельзя. Когда Янычар ходил на задание, то патронов и гранат брал в обрез, чтобы лишнего не таскать, чтобы хватило как раз до возвращения. В этом был своеобразный шик – вернувшись на базу, продемонстрировать пустой магазин в автомате и последний патрон в пистолете. И все знали, что это он не выпендривается, не расстрелял боеприпасы где-то возле финиша, а честно работал, но все точно рассчитал.
Так и сегодня… Он не боеприпасы, не патроны с гранатами рассчитывал – себя. Терпение, выносливость, силу воли рассчитывал так, чтобы в обрез, чтобы выдохнуть все, ничего не хомяча на черный день, выйти к финишу на рывок… И вышел, и рухнул без сил за финишной чертой, но, оказывается, нужно встать и снова бежать, на этот раз – без срока, без конечной цели, без сил и желания…
– А и тут отсидеться можно, – сказал Петруха. – Дверь закроем, жратвы, говоришь, тут навалом… А там постреляют и прекратят. Либо патроны закончатся, либо люди… Чего их жалеть… людей. А вот патронов…
– Тебе делать нечего? – спросил Янычар.
– Нечего, – с готовностью кивнул Петруха. – Ты говорил – тихое место. Говорил? А тут что? Говорил, что сюда никто не заберется… человек не дойдет, не то что мутант. И? Я бы пошел разобраться – что же нас так обломало. Спросил бы, пока еще есть живые. Но ты хозяин, как ты скажешь – так и будет…
Янычар закрыл глаза. Где-то в глубине тела мелко вибрировала струна. Тонкая, звучащая где-то возле ультразвука. И все мышцы отвечали ей в тон. Дрожи не было, были тихий-тихий звон и вибрация. Это ведь не страх, правда? Это не трусость, не слабость… Просто он устал.
Он может прямо сейчас, не сходя с дивана, придумать с десяток причин, по которым не нужно никуда идти. Вообще вредно выходить из дома, переться сквозь сумерки на грохот выстрелов из какого-то там дробовика. Утро вечера мудренее, между прочим.
Хотя «мудренее» – это сложнее. Мудреный – хитро устроенный.
– Ладно, – сказал Янычар и встал с дивана. – Пошли. Патроны, гранаты…
– Пока есть. – Петруха вздохнул и тоже встал. – Ты такой заводной, Янычар. И такой смелый…
Янычар не ударил. Просто лезвие ножа вдруг оказалось возле самого лица Петрухи, холодный металл коснулся щеки.
– А еще я добрый, – сказал Янычар,
– Уже. Имею. Как идем?
Они поднялись на второй этаж, вышли на балкон. Прислушались.
– Ну, где стреляют? – спросил Янычар.
Уже стемнело, поселок накрыла ночь, тучи не пропускали ни лунного света, ни света звезд. Кромешная темнота. И тишина. Даже птицы не кричат. Хотя ночью птицы должны спать. И люди должны…
Выстрел.
Петруха не соврал, ударило что-то гладкоствольное. И возле гостевой площадки. Не самое лучшее место для ночной разборки с мутантами или уродами… Слишком много окон на первом этаже, слишком хлипкие решетки. Слишком большой периметр обороны.
Еще раз ударило ружье, и словно в ответ ему ударил автомат. Как-то торопливо прозвучала очередь, словно в ответ на тот самый выстрел. Будто кто-то с кем-то перестреливался. И точно не с мутантами, те, насколько знал Янычар, не стреляли.
– Люди, что ль, друг в друга палят? – спросил Петруха. – Мало им мутантов, что ли?
Свет они в доме уже выключили, выдать себя нечаянным сполохом не выдадут.
Янычар пропустил в дом Петруху, закрыл балконную дверь и опустил железные жалюзи.
Снаружи донеслась еще одна автоматная очередь.
– Ладно, – сказал Янычар. – Погуляем.
– И развлечемся, – подхватил Петруха. – Давно не стреляли, у меня даже ствол в пулемете остыть успел.
Они вышли наружу, остановились, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Снова выстрел из ружья плюс двойной звук чего-то поменьше, вроде пистолета. И автоматная очередь. Две автоматных очереди.
Янычар бесшумно двинулся вдоль забора. Петруха шел следом. И толково шел, почти также тихо, как Янычар. Пулеметная лента позвякивала, словно колокольчик на козле.
Янычар хмыкнул и почувствовал, что улыбается. Дурацкая улыбка упрямо раздвигала его губы и не желала уходить с лица. Хорошо, что темно.
Голоса.
Луч света мазнул по забору и погас.
Все-таки люди. С другой стороны – а почему бы и нет? Во все времена, при катаклизмах, эпидемиях и катастрофах, всегда находился кто-то, кто начинал собирать ценности, убивая всякого, кто пытался ему в этом помешать. Чем конец света лучше?
– Ничем, – прошептал Янычар. Он даже в переговоры не собирался вступать. Понять – сколько и где. И убить. Если не всех, то как можно больше.
Говорили двое. Янычар не вслушивался в смысл звучащих слов, определил, что двое, что стоят возле дома Рабиновича. А фонарик светил с другой стороны, от дома Етоева, значит, там еще минимум один.
Янычар нащупал в темноте руку Петрухи, вложил в нее «Протекту». Вынул нож из ножен. Второй достал из-за голенища. Инструктор за такие фокусы Янычара прибил бы: работать в темноте двумя клинками, пытаясь одновременно достать двух противников, – это пижонство. Смертельно опасное пижонство. Но других вариантов нет. Работать на скорость одним ножом по двум целям Янычар не сможет – устал. И просто не докрутит финт, не выйдет на нужную скорость… И все. И кто-то из противников успеет крикнуть.