Янычар
Шрифт:
– Нет.
– Ну, тут неподалеку, почти рядом… Нужно выехать на трассу, потом до поворота на заказник… это неважно, да… неважно… Колонна ушла вовремя… За МКАД к автобусам присоединились броня и армейские грузовики… Гаишники были предупреждены, дорогу расчищали… Быстро доехали… Нормально… Нормально…
Голос чекиста дрогнул.
– Потом на лесной дороге встали. Наглухо встали, даже развернуться автобусам было негде… Солдат поставили в оцепление… Жена закатила истерику… она мне все еще не могла простить, что я не взял с собой Доминику… Душно жене было в автобусе. И детей… детей нужно было вывести на свежий воздух… И не смей спорить со мной, тряпка! Не смей! Я договорился, нас выпустили… Вышли из автобуса… Аристарха я вывел за руку, Владика – жена… да… Я уже хотел возвращаться обратно, в салон – было холодно, сыро… Мерзкая погода… Но тут кто-то закричал. Дико
Снова по лицу чекиста пробежала слеза. Еще одна. Но теперь это было не от яркого света, Янычар светил в сторону. А слезы – текли.
– Маме нужно помочь… А у меня… у меня обе руки заняты… обе руки, я же детей держу, чтобы не потерять… рядом кто-то кричит, бежит кто-то, меня в спину толкнули, а стою и смотрю на то, как умирает моя жена… мать моих детей… умирает… Только не умерла она, понимаешь? – Голос чекиста сорвался в крик и снова превратился в хриплый шепот. – Не подохла она, а стала… стала этой… тварью… И прямо с земли… прямо с земли она бросилась на нас… на Аристарха, он стоял ближе к ней… Я держу его за руку, а она… она вцепилась ему в горло. Вот так, прямо как зверь… как сука… Аристарх вскрикнул, дернулся… мне на руку попали брызги крови… я сразу и не сообразил, что делать… не сообразил… даже, кажется, что-то ей сказал… «Зачем?.. Что ты делаешь?» – сказал, а она… она вырвала ему горло зубами… его тело обмякло, повисло на моей руке… Владик кричит, просто в истерике… Я ударил суку ногой, попытался оттолкнуть, но она… она словно ничего не почувствовала, жрала моего сына, захлебываясь кровью и хрипя… и мне стало страшно… так страшно… я выпустил руку Аристарха и побежал в лес… подхватил Владика на руки и бежал-бежал-бежал… Сзади ударил автомат. Пуля просвистела возле самого моего уха… зацепила плечо… даже не ранила, только разорвала ткань, я потом увидел… Владик… Владик вскрикнул так пронзительно… забился у меня в руках… Там было темно… под деревьями было темно, почти ничего не видно, я прижал Владика к себе, стал спрашивать, что… что случилось… думал – ветка… А это… это пуля… Владик затих… так обмяк… повис у меня на руках… а я бежал дальше… дальше и дальше… за спиной кричали и стреляли, ревели двигатели и грохотал пулемет… а мой сын молчал… Уже потом я увидел, что… что нет у меня больше сына… увидел… я его похоронил… Как смог – похоронил… Хотел там же, над могилой… это… – Чекист поднес пистолет к виску. – Но не смог… не смог себя заставить… Кто-то бежал через лес в мою сторону… кажется… я испугался… правда глупо?… Хотел себе пулю в лоб пустить, а тут кого-то испугался…
Чекист всхлипнул, прижал руки к лицу, не выпуская из пальцев пистолет.
– Не нужно, дядя Володя. – Детский голос прозвучал рядом, от неожиданности Янычар вздрогнул и чуть не выронил фонарь.
Девочка лет десяти, худенькая, с длинными распущенными светлыми волосами, подошла к плачущему мужику, положила руку на его плечо. – Не плачьте, дядя Володя, не нужно… Нам же еще остальных спасать. Нужно быть сильными… Правда, дядя Володя?
Чекист всхлипнул и замолчал. Он глотал свои слезы, заталкивал свое горе поглубже, в самые печенки, туда, где ему самое место, если еще не собрался умирать, если еще думает жить… Все-таки крепкий мужик, подумал Янычар. Сука, гебист, но…
Не получилось вызвать в себе к нему ненависть. Не получилось… Да, никуда не делся из памяти Янычара тот выстрел возле дома, но как-то… Янычар вдруг подумал, что хорошо… хорошо, что у него самого нет семьи, и он даже представить себе не может, что испытал этот человек.
Янычар выпрямился, поискал взглядом и лучом фонаря Денисыча. Подошел к нему.
– Ты-то как выжил, дед? Почти три недели прошло, как грянуло… И дети… Что за дети?
– Да так, приютские. Из слезоточивых роликов. Ну, ты помнишь, наверное, как кому-то из поселковых нужно было для телевизора что-то душещипательное про себя сварганить, так из детского дома сирот тащили. Или в город – кандидат
Янычар слушал не перебивая.
Детей поначалу было двадцать пять, ровно столько, сколько вмещалось в детдомовский автобус. Охрана их не пускала на территорию поселка, позвонили хозяину, тот выматерился, ему было не до того, но детей впустить разрешил. В гостевой павильон. Велел чем-нибудь накормить и отправить к чертовой матери. Позвали Илью Денисыча, чтобы разобрался, он достал из кладовой печенье, воду сладкую… А потом началось.
Не сразу сообразили, почему водитель детдомовский вдруг упал на пол, забился в судорогах, пуская пену. Просто увели детей в другое помещение, чтобы не видели. Денисыч с воспитательницей увели, а директор остался с водителем. А потом, когда тот вдруг вскочил и бросился на него, директор отбиться не смог. Денисыч увидел, что творится, и захлопнул дверь.
И больше ничего толком не видел из того, что происходило в поселке. Когда неподалеку стали стрелять, затащил всех детей в подвал, там была железная дверь, засов изнутри. Там и просидели почти неделю.
Выбрался наружу Денисыч, детей оставил под присмотром воспитательницы. Огляделся, заскочил к себе в домик, взял ружье и патроны. Когда вернулся в павильон – чуть не опоздал. Воспитательница успела мутировать.
Старшая девочка сообразила, потащила детей из подвала наружу, но всех вывести не успела. Когда Денисыч прибежал на крик, в живых осталось только четырнадцать из двадцати пяти детей. Воспитательница выла, хрипела и рвала всех, как обезумевшая от крови волчица, попавшая в овчарню.
Денисыч ее пристрелил. Потом пришел Максимка, филиппинец. Он сидел все это время в сарае с инвентарем, пока вокруг люди убивали друг друга и умирали. Он ничего не рассказывал, русский язык так толком и не выучил, с хозяевами общался на английском. Пришел на выстрел. Остался. Помогал добывать еду и зарубил мачете двух мутантов, которые чуть не прорвались в оставленную открытой детьми дверь.
Потом оказалось, что тут же, в поселке, прятался чекист. В каком-то сарае, питался яблоками, которые там лежали в ящике. Тоже пришел, когда услышал выстрел.
Неплохой человек, сказал Денисыч, только к детям не подходит. Только вот Инга с ним разговаривает. Если бы не Инга, сказал Денисыч, потеплев голосом, совсем плохо было бы. Это она детей увела от воспитательницы. И возится с ними все время, успокаивает, играет.
– Я так тебе честно скажу, если бы не она – мы бы и не выжили. Поверишь? Ей десять лет, а возле нее чувствуешь себя… увереннее, что ли… Даже странно…
А вчера в поселок приехал броневик.
Это Денисыч сказал – броневик. По описанию получалось – БРДМ. И семь человек на нем. Денисыч поначалу обрадовался, да и как не обрадоваться, если помощь наконец пришла, вот она. Свои. Наши.
Они тоже вроде обрадовались. По плечу Денисыча хлопали, закурить дали, Денисыч очень без курева страдал. Когда детей увидели, так прямо счастливы были. По рации связались с командиром, доложили. Трое уехали на броневике, а четверо остались. Денисыч слышал, как они говорили. Ему бы тогда насторожиться, когда один из приехавших сказал, что среди детей – десять девок. Девок – это о девочках, которым от семи до десяти лет. Но Денисыч не сообразил, не отреагировал.
А потом чуть не опоздал. За ним Инга прибежала, позвала. Он вбежал в спортивный зал, а там один из приехавших восьмилетке рот зажал и… Я такого и представить себе не мог, сказал Денисыч. Прямо остолбенел на пороге. Как каменный стал.
– А он, это урод, так ко мне, не торопясь, голову поворачивает и говорит вальяжно – ты, дед, пока погуляй, я первый. Надо было, говорит, раньше думать, девки под рукой, а ты… Или все-таки, говорит, успел?
– Я и успел. Он без оружия был, а у меня – двустволка. Я к нему подошел, чтобы девочку не задеть, ствол к голове приставил и выстрелил. Голова в клочья, Ленка – в крик, хорошо еще Инга к ней бросилась, одежду поправила и прочь увела. А тем, что на улице были, я сказал, чтобы они не заходили. Что я их перестреляю… И мужик с пистолетом, этот, что приблудился, тоже рядом встал, даром что молчал все время да в углу сидел. Эти трое не поверили, пошли к двери, ну я выстрелил. Не попал, но они отступили и тоже стали стрелять. Ну, а потом появился ты.