Япония и японцы. О чем молчат путеводители

Каждый из нас в душе немного Афанасий Никитин. Многим моим знакомым хочется бросить все и уехать за три моря в поисках чудных открытий и приключений. Лучше всего — на Восток, загадочный, манящий, сказочный. У меня есть своя история о Востоке, и это сказка о моей Японии. Насколько смогла, я простым языком рассказала о чарах этой замечательной страны. О том, как она первой встречает восходящее солнце, покрывается осыпающимися под утренним ветерком белыми лепестками сакуры и цветущими цикламенами. О том, как миллионы японцев

спешат по утрам в свои офисы, как механично танцуют в ночных клубах, как глубоко убеждены они в своей исключительности.

Сотни тысяч иностранцев ежегодно слетаются, подобно мотылькам, на красное солнце ее белого флага. И я была одним из этих мотыльков.

Однако весной 2011 года цветение сакуры стало далеко не самым заметным событием для Страны восходящего солнца. Великое Восточно-Японское землетрясение! Именно под таким названием узнают из своих учебников о бедствиях этого года будущие поколения японских школьников. Эхом отозвалась трагедия Фукусимы во всем мире, и вещие сны о радиоактивном заражении, столько лет мучившие пожилых японцев, теперь перешли по наследству к японской молодежи.

«Ядерные самураи» Фукусимы, ликвидируя последствия катастрофы, пожертвовали своими жизнями ради спасения людей. В горниле страшных испытаний японцы, как никакая другая нация мира, сумели сохранить лицо и чувство собственного достоинства. Они не только помогали попавшим в беду людям и спасали друг друга, но и проявили величие духа: не было ни мародерства, ни массовой паники! Об этом не могло быть и речи, ведь это — Я-по-ни-я! И почему все произошло именно так, а не иначе, вы тоже узнаете из моего рассказа.

Жизнь продолжается. Японцы помянули в буддистских храмах души тех, кто ушел в иной мир, но жизнь берет свое. «Надо смотреть в будущее, а не оглядываться назад» — так считает большинство жителей Японии, и я думаю, что они правы.

Всегда непростыми были, есть и, наверное, будут отношения между Россией и Японией. Я родилась на Сахалине и поэтому с самого детства чувствовала присутствие этой нашей непонятной соседки. Находила выброшенные на берег после тайфунов яркие детские туфельки — привет с японского побережья. Слышала радиостанции, вещавшие на непонятном языке. Видела несколько оставшихся в городе японских зданий и знала о запрете наших властей на запуск новогодних салютов и петард.

А ведь по обе стороны границы жили и живут обыкновенные люди, россияне и японцы, которые волей судьбы родились на соседних островах, любят эти острова и океан…

Из

воспоминаний моих дедушки и бабушки о Сахалине 1946 года мне особенно запомнились два рассказа. По словам бабушки, всех японцев к этому времени уже депортировали, но из разоренных японских храмов ветер уносил и гнал по улицам вместе с пылью разноцветные шелковые мешочки, предназначенные для пепла, оставшегося после кремации.

В то жуткое время, гонимые голодом, на рыбный остров приезжали русские с материка. Наши женщины, которым нечего было носить, собирали эти тонкие полупрозрачные паутинки и шили из них себе нарядные блузки.

Дедушка воевал на Сахалине и остался там после войны. Среди его рассказов о японцах один особенно поразил мое воображение.

Оказывается, в японском городе Тоёхара, сейчас это Южно-Сахалинск, всегда существовала высокая вероятность пожара, поскольку дома строились из дерева и соломы.

Каждая японская семья в ночное время обязана была назначать дежурного, следившего за печкой-буржуйкой в своем доме, чтобы случайно выпавший уголек не перекинулся красным петухом на другие дома и кварталы. Так вот, в том случае, если кто-то из семьи все же не уследил за огнем, семья виновника пожара уничтожалась целиком и полностью!

Из-за подобных воспоминаний о войне и тяжелом послевоенном времени на острове выработались обостренное чувство границы и более настороженное отношение к ближайшим соседям, чем у россиян на материке, для которых Япония так и осталась очень, очень далекой и в большой степени закрытой страной.

Ходили слухи, что когда-то на сопке в восточной части города находился большой храмовый комплекс. Именно сюда чуть ли не со всей Азии были привезены для посадки ценные сорта деревьев. Говорили, что рядом с храмом было японское кладбище, и высокие каменные ступени вели вверх, на сопку, к синтоистскому святилищу, а в крошечном домике, служившем в советское время складом угля для бани, когда-то давным-давно хранились какие-то синтоистские регалии. Зимой, когда дети, накатавшись с горы на санках, расходились по домам, смех и звон детских голосов сменялись пасмурной тревожной тишиной, раздираемой криками огромных черных ворон, рассевшихся на ветвях лиственниц и сосен.

В те дни я была ребенком и жила в доме напротив этой самой сопки. Когда я смотрела из своего окна на крутую каменную лестницу, которая вела в гору к «даче Леонова», белоснежному двухэтажному особняку секретаря областного комитета партии, мне было совершенно непонятно, зачем нужна эта лестница, если вход на эту дачу всем простым смертным был запрещен, а начальство возили туда на черных «Волгах» по объездной дороге?

Позже выяснилось, что так называемая дача Леонова стоит на том самом месте, где ранее возвышалась главная святыня японского губернаторства — храм Карафуто. Его строительство началось в восточной части Тоёхара, на склонах горы Асахигаока, то есть Холма восходящего солнца, еще в 1910 году. Вот оказываются, куда вели каменные ступени, которые я видела из окна своего дома!