Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир
Шрифт:
Из трех культурных центров на материке (Корея, Китай, Индия) значение первого в середине VII в. несколько отступило перед важностью второго (при общем возрастании их роли для Японии), а третий только-только начал воздействовать на Японию. Если не иметь в виду буддизма, занесенного в Японию из Кореи в корейско-китайской интерпретации, воздействие индийского культурного центра на японскую культуру в эту пору ощущалось наиболее слабо [Иэнага, 1972, с. 49–63]. В правление Котоку (645–654) некий пророк, по имени Дхармамарга, или Дхармаратха (яп. Хо- до), прибыл в Японию из Раджапоиха в Индии. Впрочем, возможно, что первым индийским миссионером был монах Бодхисена, прибывший в Японию в 736 г. Следы влияния индийского культурного центра просматриваются в обряде трупосожжения, в таких, казалось бы, традиционных формах, как принесение в жертву духам
Религия
Религиозные воззрения конца первобытного общества описаны в разделе о вожэнь в «Вэй чжи» довольно отрывочно. После смерти близкого человека его родичи свыше 10 дней соблюдали траур, не ели мясного, но совместно плясали, пели, пили вино; по окончании траура совершали омовение. Существовал обычай выделять одного несвободного на роль «носителя скверны» (дзисай), обязывая его не только не удалять собственной физической скверны (грязи), но и нарочито не воспринимать посторонней (мяса, женщины), и — в зависимости от судьбы коллектива — либо награждать его, либо убивать. Перед зачином серьезных дел гадали, сжигая кости или щитки черепах. Отправление религиозных обрядов носило коллективный характер, что не мешало существованию жрецов и жриц, передававших «волю духов». Такой жрицей как будто была Химико [Кюнер, 1961, с. 243–250].
В древнейших религиозных представлениях людей Ямато мы находим многие религиозные мотивы и аксессуары вадзин, в структуре своей универсальные для всех примитивных обществ. После смерти небожителя Амэ-но вакахико в течение восьми суток совершалась тризна с плясками и возлияниями [Kojiki, I, 34—4]. Божество Идзанаги, вернувшись из царства тьмы, совершило омовение [Kojiki, I, 11—2]. Богиня Аматэрасу в пещере гадала по лопатке оленя. Царица Дзингу передала своему мужу и приближенным «волю богов» [Kojiki, I, 92–34].
При всей своей архаичности верования племен Ямато образуют определенную систему [Иэнага, 1972, с. 36–41]. В основе этой системы заложено обожествление и почитание духов (ками), сочетающиеся с культом предков и мифологическими представлениями. В древности духи не персонифицировались, да и вообще не обладали особой формой. Они являлись магической, невидимой ипостасью всего имеющего отношение к повседневной жизни, и особенно всего так или иначе выделявшегося в ней. Отсутствие четких границ между реальным и нереальным (даже отсутствие самой идеи такого разграничения) вызвало сильную религиозную окраску многих сторон жизни людей Ямато. Хотя любое общество на этой стадии придает большое значение религиозному элементу, японское отличается особым сакральным характером, не столько систематизированным, сколько всепроникающим. Даже «фудоки», составленные в VIII–IX вв. с вполне светскими целями, переполнены сакральными мотивами.
Синтоизм захлестнул и сферу мифологии, фольклора. Он также воспринял и усвоил многие элементы весьма архаичных религиозных представлений. В мифе рождение Японских островов преподносится не только как результат брака между божествами Идза- наги и Идзанами, но и как проявление таинственной животворной силы каждого из них по отдельности, силы, таящейся в любой частице их существа [Kojiki, I, 6–8]. Божества предстают в получеловеческом, полузверином облике как в преданиях, так и в скульптурах-ханива [Иофан, 1974, с. 64]. Синто сохранил тесную связь с анимистическими природными культами — с поклонением солнцу, луне, природным явлениям, животным, деревьям, горам, рекам и (что особенно важно) злакам. В победе Сусаноо (бога ветра) над восьмиголовым драконом (божеством реки), пожиравшим «земных богинь», и в освобождении от гибели богини рисовых полей можно видеть и борьбу сил природы, закончившуюся победой земледельческого начала, и далекий отзвук человеческих жертвоприношений [Kojiki, I, 19]. Все действия, так или иначе связанные с миром духов, с общением «земных божеств» с «небесными», героев — с божествами, наконец, людей — с миром духов, исполнены магического смысла. Знаменитая сцена выманивания богини солнца Аматэрасу из грота — наиболее яркий пример магии [Kojiki, I, 5–2; 73–10]. Известны случаи запрета (табу) на определенные предметы, например на огонь или на гребень [Kojiki, I, 9–5], или на действие: тот же Идзанаги не должен смотреть на Идзанами, готовую вернуться из царства мертвых [Kojiki, I, 9–3; 45—6].
Политеизм
Ни по составу, ни по действиям божества синто не предназначены для устрашения людей. Замечено, что в стране, где землетрясения и извержения — грозные повседневные явления, мифология не включает в свой состав божеств землетрясения. Зато созидательные силы природы представлены сонмом божеств. Это жизнеутверждающее восприятие окружающего мира очень важно для уяснения своеобразия местных художественных представлений. С таким восприятием связана и антропоморфизация космогонических мифов и сил стихии. В этой антропоморфизацин отчетливо проступает тенденция к «заземлению» мифологических сюжетов. В знаменитом мифе об извлечении Аматэрасу из грота проступает вера в господство в мире сил, благоприятных человеку, и в конечном счете устойчивости самого бытия человека. В свою очередь, боги в основном заняты людскими делами [Yaku, 1969; Иофан, 1974, с. 108–110].
Такая убежденность верующих способствовала сохранению самых архаичных форм верований. Известное моление (норито) об урожае обращено не только к богу зерна, но и ко всем прочим божествам, отдельные части тела которых, как верили, могли способствовать разным этапам земледельческих работ. Другое норито, посвященное «великому очищению» (охараи), впервые упомянутому в источнике под 200 г. (?), сохранило в неприкосновенности перечень «небесных грехов» (разрушение межей, засыпка каналов, открытие плотин, пересев по посеянному, незаконное установление вех, снятие шкур, осквернение испражнениями) и «земных грехов» (резание плоти, проказа и поражение кожи, насилие над матерью или ребенком — своими или чужими, — совокупление с животными, скверна от пресмыкающихся, птиц, злых духов, наведение порчи). Эти «грехи» требовали обязательного «великого очищения», подтвержденного указом 676 г. [Sources…, 1973, с. 14–17].
Исполнение, религиозных обрядов (мацури, мацуригото) происходило в особых местах, часто во временных сооружениях и лишь позднее — в культовых постройках (дзинся). Довольно рано выделились главные сезонные (весенние и осенние) празднества — мацури, сопровождавшиеся молениями, плясками, жертвоприношениями. Коллективность исполнения таких обрядов ограничивалась пределами основной общественной ячейки эпохи (семьи, деревни, общины, клана, владения, государства). По мере общественной интеграции происходила и религиозная интеграция. Духи-покровители отдельных общин и т. п. не исчезали, но занимали низший ряд иерархии. В высшем ряду стали располагаться общеплеменные божества Ямато.
Мавзолей правителя Нинтоку (близ г. Осака)
Ранние верования племен Ямато не имели Ни письменного канона, ни иерархии божеств, ни храмов. Догматика и иерархия божеств, изложенные в «Кодзики» (кн. 1) и в «Нихонги» (кн. 1–2), относятся к VIII в., хотя, вероятно, передают общие черты ситуации, существовавшей несколько раньше. В них повествуется о создании первичными богами Японского архипелага, о рождении «новых» богов, в том числе Аматэрасу, о вручении ее «божественному отпрыску» Ниниги-но микото, а затем и земному отпрыску «императору» Дзимму власти над страной. Именно тогда была закреплена идея божественного происхождения людей Ямато, и в частности происхождения императорского клана от верховной богини солнца Аматэрасу, а прочих знатных кланов — от менее важных божеств, и оформлено положение о сакральном характере власти царей и императоров Ямато. Термин «синто» стал прилагаться к этой системе лишь с появлением буддизма.