Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Но написано все это было не для того, чтобы мои соотечественники смирились с капитулянтским поведением нашего мидовского руководства, а совсем с иной целью -вызвать у читателей чувства возмущения наглостью японской дипломатии и побудить их к активному противодействию покушению японцев на неотъемлемую часть территории нашей Родины. Об этом свидетельствовала, например, такая фраза названной статьи: "Несколько охлаждает пыл ревностных поборников территориальных притязаний к нашей стране появление в последние дни в здешней (японской.- И. Л.) прессе сообщений о движении протеста против передачи Курильских островов Японии, развернутом жителями этих островов, а точнее властями и населением Сахалинской области"148.
Вполне созвучна моим настроениям была по содержанию и помещенная в том же номере газеты статья владивостокского корреспондента "Правды" Н.
А вскоре, спустя недели две-три, в токийском корпункте "Правды" раздался телефонный звонок. Звонил мне не кто иной, как сахалинский губернатор Валентин Петрович Федоров. И звонил он не из Южно-Сахалинска, а из Токио, точнее, из машины, везшей его с токийского аэродрома Нарита в центр японской столицы - в отель "Ройял", расположенный рядом с парком Хибия. Федоров предложил мне в тот же вечер встретиться с ним в его гостиничном номере, познакомиться и поговорить "по душам". Я охотно принял приглашение и спустя часа два прибыл на встречу с ним не один, а с женой и сыном.
Об этой встрече у меня остались на редкость приятные воспоминания. Сахалинский губернатор Валентин Петрович оказался человеком жизнерадостным, деятельным, легким в общении и, что самое главное, близким мне по своим взглядам и складу ума. Нас сразу же захватила беседа о дальнейших судьбах Курильских островов, и в итоге этой беседы мы оба проявили твердую решимость вести борьбу за целостность территории нашей страны против каких бы то ни было уступок японским территориальным домогательствам.
В последующие дни кратковременного пребывания Федорова в Токио я старался подкрепить его знания истории российско-японских и советско-японских отношений конкретными и полезными для него фактами. Некоторые из них он не преминул тогда же использовать при встречах и спорах с японцами, что очень порадовало меня. Перед отъездом из Токио Федоров предложил мне написать книгу о советско-японском территориальном споре и обещал быстро опубликовать ее на Сахалине. И надо сказать, что такое предложение вполне отвечало моим намерениям. Я же со своей стороны взял у него интервью, которое вскоре было опубликовано в "Правде". Делясь в этом большом интервью своими впечатлениями о встречах с японскими государственными деятелями, Федоров сказал мне следующее:
– Хочу подчеркнуть, что во всех своих беседах с японской стороной о будущем островов я исходил из того, что эти острова наши и останутся нашими. Японцы же нередко воспринимают каждое встречное движение с нашей стороны как сдачу наших позиций. О территориальных уступках и речи быть не может. И если кто-то из наших политиков пошел бы на передачу Японии этих островов, то он совершил бы политическое самоубийство. Это должен понимать каждый, в том числе и Ельцин...
Мы, сахалинцы и курильчане,- продолжал мой собеседник,- сознаем свою ответственность за судьбу этой части российской территории. Россияне смотрят на нас и следят за тем, как мы себя поведем. Мы считаем себя оплотом сопротивления японским посягательствам на Курилы. Тем более что надеяться ни на центральное, ни на российское руководство нам сейчас не приходится. С 1985 года, с момента начала "перестройки", нынешнее советское руководство не отстояло национальные интересы страны ни в одном важном вопросе международных отношений. Теперь же нести ответственность за внешнюю политику придется и российскому правительству. Ведь идет всеобщий распад страны - распад Советского Союза, а теперь и России. На границе с КНР отдан остров Даманский и ряд других островов по Амуру. Дальше, в Беринговом море, была отдана Соединенным Штатам значительная акватория нашей экономической зоны. Похоже, что Курилы - это следующее звено упомянутой мною цепи территориальных уступок. Если мы отдадим Курилы, то все у нас из рук повалится. И поскольку на российское руководство нельзя надеяться, то сейчас отстаивание интересов России пойдет, по-видимому, снизу, через политические партии, через массовые движения, через казачество, через отдельные регионы. Мы, сахалинцы, не ожидали, что нас так активно поддержат в разных концах страны.
Что же касается руководителей российского МИД,- сказал губернатор в заключение,- то я им не верю: ни министру Козыреву, ни его заместителю Кунадзе. Эти люди называют себя демократами. А быть только демократом мало - надо быть одновременно и патриотом.
Подводя итог высказываниям В.П. Федорова, в той же публикации я писал: "Взгляды губернатора Сахалина вполне отвечают жизненным интересам и настроениям как жителей Курильских островов, так и общественности всей России. В лице В. П. Федорова наши соотечественники имеют не только активного поборника советско-японского добрососедства, но и непреклонного защитника дальневосточных границ нашей Родины, способного твердо противостоять пропагандистскому нажиму тех, кто намерен сегодня торговать русский землей, руководствуясь в этом деле заведомо порочными, сиюминутными экономическими соображениями, и к тому же еще и иллюзорными"151.
Сегодня, спустя девять лет, я снова без колебаний подписался бы под этими строками. В осенние дни 1991 года именно такие искренние патриоты России как Валентин Федоров, Сергей Бабурин, Николай Павлов и другие проявили твердость и решительность в защите национальных интересов России. Опираясь на широкие слои общественности, они дали жесткий отпор проискам безответственных, беспринципных дельцов-карьеристов, захвативших тогда в свои руки бразды российской внешней политики. В результате сговор японских политиков с прояпонской агентурой, засевшей как в МИД России, так и в МИД СССР, провалился. Взрыв общественного недовольства поведением А. Козырева, Г. Кунадзе и других мидовских японофилов оказал отрезвляющее воздействие как на Горбачева, так и на Ельцина и побудил их в беседах с прибывшим в Москву японским министром иностранных дел Накаямой воздержаться от принятия скоропалительных решений, на которые рассчитывала японская сторона. Решение вопроса об уступке Южных Курил Японии оказалось отложенным на неопределенное время, что стало ясным сразу же по возвращении Накаямы из Москвы в Токио. Это был, несомненно, успех российских патриотов в их борьбе за недопущение уступок японским территориальным домогательствам. Меня тогда этот успех, конечно же, обрадовал - ведь я также считал себя участником борьбы в защиту Курил от японских посягательств.
Между тем мое финансовое положение в Токио ухудшалось день ото дня. Не располагая дотациями из государственного бюджета России и не получая финансовой помощи от каких-либо состоятельных частных спонсоров, редакция "Правды" перестала высылать за рубеж валютные переводы на поддержание деятельности своих зарубежных корреспондентов. Осенью 1991 года корпункты "Правды", существовавшие в более чем 40 странах мира, стали закрываться один за другим, а собственные корреспонденты газеты начали возвращаться в Москву. Вскоре и я получил из Москвы уведомление руководства газеты о том, что по причине прекращения в дальнейшем валютных переводов из Москвы в мой адрес мне надлежало рассчитаться по всем долгам с японцами, распродать все редакционное имущество, свернуть работу корпункта и покинуть Японию к тому моменту, когда все денежные средства будут исчерпаны.
Печальной была для меня работа по ликвидации корпункта "Правды" в Токио. Ведь я же создавал этот корпункт тридцать четыре года тому назад, в 1957 году. Жалко было за бесценок распродавать и мебель, и оборудование рабочего помещения, и автомашину. Японцы к подержанным вещам относятся с большим предубеждением, а потому наглецы-оценщики предлагали за все, что имелось в корпункте, какие-то смехотворные цены, хотя и мебель и прочая утварь смотрелись, на мой взгляд, вполне прилично.
В эти же ноябрьские-декабрьские дни было много у меня прощальных встреч с моими японскими друзьями и знакомыми. Когда о закрытии токийского офиса "Правды" сообщили некоторые из токийских газет, то в корпункт стали приходить репортеры для выяснения причин моего отъезда из Токио. Таить мне от них тогда было нечего: тяжелое финансовое положение старейшей и до последнего времени самой престижной советской газеты, оказавшейся в опале у нового руководства страны, воспринималось тактичными японцами с пониманием и видимостью сочувствия на лицах, хотя в их сочувствии я, естественно, не нуждался и сочувствию этому не верил.