Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Однако налаживание научных контактов между различными коллективами советских японоведов во имя более целенаправленного изучения Японии и избежания дублирования тематики и ненужных повторений исследований одних и тех же проблем оказалось далеко не простым делом. Отдельные группы японоведов, сложившиеся в тех или иных научных учреждениях, не видели большой необходимости в координации своей работы с другими группами. Высказываясь на словах за координацию японоведческих исследований и упрочение контактов, представители этих групп тем не менее не проявляли особой торопливости в реализации подобных намерений. Поэтому мое стремление быстро наладить сотрудничество специалистов по Японии реализовывалось довольно медленно. Но тем не менее какие-то результаты все-таки появлялись.
Первым шагом в этом направлении стало в 1967 году проведение в стенах Института стран Азии юбилейной научной конференции московских и ленинградских японоведов на тему "Влияние Великой
А спустя год, летом 1968 года, в стенах нашего института состоялся еще один форум советских японоведов, посвященный сотой годовщине "Мэйдзи Исин" (реставрации Мэйдзи) - события, расценивавшегося советскими японоведами как незавершенная буржуазная революция. Открывать эту конференцию довелось также мне. Главное внимание в своем вступительном докладе я уделил полемике с теми советскими японоведами, которые сводили "революцию Мэйдзи" лишь к кратковременной вспышке гражданской войны, завершившейся в 1868 году низвержением сёгуната и переходом власти в руки сторонников императора. Главным тезисом моего доклада была мысль о том, что буржуазная революция в Японии охватывала более длительный период и включала в себя многие другие события. Это были и реформы первой половины 70-х годов, и вспыхивавшие в те годы крестьянские волнения, и военные операции императорской армии против мятежных самурайских отрядов, возглавлявшихся Сайго Такамори. В то же время внимание было обращено мной и на неправомерные утверждения ряда консервативных японских историков, пытавшихся доказывать, что революции как таковой тогда в Японии не было и события 1868 года представляли собой не буржуазную революцию, а всего лишь "реставрацию императорской власти". Отметил я, наконец, в своем выступлении необоснованность попыток японских консервативных историков преувеличивать роль молодого императора Муцухито (вошедшего в историю под именем императора Мэйдзи) в проведении прогрессивных реформ, как и неправомерность стремления этих историков подчеркивать лишь позитивные результаты мэйдзиских реформ, умалчивая о таких негативных последствиях как зарождение в правящих кругах Японии милитаристских, экспансионистских, агрессивных устремлений.
На конференции развернулась интересная дискуссия по целому ряду вопросов, поднятых в выступлениях Е. М. Жукова, Н. И. Конрада, Х. Т. Эйдуса и других участников этого заседания, так как их оценки революционных событий, происшедших в Японии в середине XIX века, оказались неоднозначными. К сожалению, большинство из выступавших не имели при себе письменных текстов своих выступлений, а стенографистки по финансовым причинам приглашены не были. Что же касается протокольных записей, ведшихся сотрудниками отдела, то они оказались слишком краткими, и в результате нам не удалось опубликовать тогда сборник материалов этой конференции. Тем не менее те, кто на ней присутствовал, остались довольны прослушанной ими дискуссией.
Наряду с проведением совместных с внештатными японоведами научных конференций чаще стали проводиться в отделе по моей инициативе и встречи с известными людьми, причастными к формированию нашей политики в отношении Японии.
Так, например, где-то в 1968-1969 годах выступил у нас в отделе заместитель министра иностранных дел В. М. Виноградов, который в предшествовавшие годы был советским послом в Японии. Имя Виноградова редко упоминается в нашей литературе, посвященной истории советско-японских отношений. А между тем он внес, пожалуй, более реальный вклад в экономическое сотрудничество двух стран, чем его предшественники. До своего назначения послом в Японию он долгие годы работал на ответственных должностях в министерстве
Как человек В. М. Виноградов резко отличался от своего предшественника Н. Т. Федоренко. Он не был искушен ни в знании японской культуры и литературы, ни в умении завораживать собеседников высокопарным красноречием и великосветскими манерами. Это был человек прямолинейный, простой, а временами грубоватый, в кабинете которого после его появления в Токио в обиход вошла иная, чем при Федоренко, подчас ненормативная, русская речь. На второй план отошли, по рассказам его помощников, встречи с японскими литераторами, артистами и учеными. Зато главный упор был сделан на реализацию взаимовыгодных деловых связей с японцами, и в этом деле был достигнут ощутимый прогресс.
Приезд В. М. Виноградова в наш отдел и его откровенные реалистические оценки состояния советско-японских отношений и перспектив их развития стали для наших японоведов наглядным свидетельством большой пользы от контактов отдела с представителями практических учреждений, в ряде отношений лучше нас, книжных работников, знакомых с реальным положением дел как в нашей стране, так и в Стране восходящего солнца.
А как-то в 1970-1971 годах пригласил я в институт и своего коллегу по работе в "Правде" Всеволода Овчинникова, ставшего вместо меня в 1962 году собственным корреспондентом "Правды" в Японии, но к тому времени уже вернувшегося в Москву. Поводом для встречи с ним японоведов института явилась опубликованная тогда в Москве его книга "Ветка сакуры", получившая сразу же восторженные отклики широкой столичной общественности. Выход в свет этой книги стал поистине большим событием в японоведении, хотя сам Овчинников, китаист по образованию, до приезда в Японию мало знал эту страну и не был знаком с японским языком. Но эти пробелы были искуплены сторицей выдающимся журналистским талантом Овчинникова. Во всех его публикациях неизменно присутствовали широкий культурный кругозор, тонкий юмор и исключительная способность проникновенно писать о людях, с которыми он встречался. Все эти замечательные качества Овчинникова как журналиста проявились на страницах "Ветки сакуры" - самой лучшей из всех его книг. Не случайно она сразу же была издана в Японии тремя издательствами, а в Союзе была отмечена премией В. В. Воровского, присуждавшейся в те годы авторам лучших произведений советских писателей-публицистов.
Выход в свет книги "Ветка сакуры" стал знаменательным событием для советских японоведов. Дело в том, что Овчинников впервые из наших авторов, писавших о жизни и быте японцев, попытался выявить специфику их национального склада характера и мышления. Говоря иными словами, книга стала первой попыткой нашего соотечественника проникнуть в душу японца, попыткой талантливой, а потому создавшей у читателей впечатление абсолютной достоверности и непогрешимости суждений и выводов ее автора.
В то же время специалистам-японоведам были видны и некоторые недостатки названной книги, о которых ее восторженным почитателям было бы бесполезно в те дни говорить, так как книга безоговорочно принималась ими "на ура". Поэтому многим сотрудникам отдела хотелось встретиться лицом к лицу с ее автором и в его присутствии поговорить о содержании книги более обстоятельно, со знанием дела. Именно такая встреча и состоялась на расширенном заседании отдела, участие в котором приняли не только японоведы, но и другие сотрудники института - почитатели таланта автора.
Может быть, не все, что говорили японоведы на встрече, было приятно слышать Всеволоду Овчинникову, привыкшему лишь к похвалам, но все-таки и в моем выступлении, и в выступлениях Н. Чегодарь, Л. Гришелевой и некоторых других специалистов отмечались не только всем очевидные достоинства книги, но и ее слабые стороны. В частности, отмечалось, что в оценках быта и нравов японцев Овчинников зачастую полагался на сведения и суждения, почерпнутые им из книг американских авторов, изданных в довоенные и военные годы, в том числе на давно устаревшие сведения и суждения американки Бенедикт Рут - автора книги "Хризантема и меч", ставшей в США бестселлером военных лет. Отмечено было при этом, что в итоге американской оккупации и революционных преобразований, свершившихся в Японии в послевоенные годы, не только условия материального быта, но и менталитет и мировоззрение японцев претерпели глубокие перемены, и что приводимые в "Ветке сакуры" длинные цитаты из книг о японцах, изданных пятьдесят, а то и сто лет назад, уже не годились для понимания таинств "японской души" 70-х годов двадцатого века.