Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Организацией моей поездки по США ведало учреждение, сокращенно именовавшееся АЙЭРЭКС, выполнявшее роль посредника между Академией наук СССР и американскими университетами, где в то время и работали подавляющее большинство японоведов США. Согласно посланной мною в АЙЭРЭКС заявке американская сторона составила расписание моего шестимесячного пребывания в США с таким расчетом, чтобы я смог посетить главные центры американского японоведения и встретиться с ведущими американскими специалистами в этой области. В соответствии с имевшимся соглашением между АЙЭРЭКС и Академией наук все расходы по моему пребыванию в США взяла на себя американская сторона. Американцы ежемесячно выдавали мне на пропитание и прочие карманные расходы 370 долларов, оплачивали все мои переезды и перелеты из одного района страны в другой и все мои квартирные расходы, причем предоставлялись мне вполне приличные апартаменты либо в гостиницах и мотелях, либо в университетских домах
Маршрут мой выглядел таким образом: сначала десятидневное пребывание в Нью-Йорке с целью решения всех организационных дел, затем двадцатидневное пребывание в Гарвардском университете (Бостон), затем перелет в Калифорнию, где двадцать с лишним дней я пробыл в университете Беркли (окрестность Сан-Франциско), а затем двадцать с лишним дней в Стенфордском университете (также в окрестностях Сан-Франциско). Далее последовал перелет в Сиэтл, где я в течение восьми дней встречался с профессорами Университета Дж. Вашингтона, а затем перелет в Гонолулу (Гавайские острова), где в течение двух недель моими шефами были профессора Гавайского университета. С Гавайев самолет доставил меня в Детройт для пребывания в течение недели в Мичиганском университете (Энн Арбор). Из Детройта я направился в Вашингтон, где пробыл почти месяц, затем в Телахасси (университет штата Флорида), а оттуда в Филадельфию, где был гостем Пенсильванского университета. Из Филадельфии на машине американские коллеги доставили меня в Чикаго, где я пробыл дней шесть в качестве участника съезда американских востоковедов. И, наконец, из Чикаго я прибыл самолетом в Нью-Йорк, где в течение месяца пребывал в качестве гостя Колумбийского университета.
Столь длительное путешествие в различные концы Соединенных Штатов объяснялось тем, что в отличие от Советского Союза, где японоведение было сконцентрировано по сути дела в трех городах - в Москве, Ленинграде и Владивостоке,- в США ученые-японоведы вели свою работу в десятках университетов, расположенных в различных концах страны. Этим и объяснялась необходимость моих перелетов и переездов из одних американских городов в другие. И, откровенно говоря, меня это нисколько не огорчало: знакомясь и общаясь с американскими японоведами, я в то же время с большим интересом знакомился с различными американскими городами, с жизнью и бытом их населения, с государственными, политическими и научными учреждениями США, что в дальнейшем позволило мне более непредвзято, чем прежде, но в то же время без "телячьего восторга" смотреть на политику США, на условия жизни и поведение американцев.
Первые встречи с американскими японоведами состоялись у меня в Гарвардском университете. Моим куратором в этом университете стал специалист по новой истории Японии Альберт Крейг. Он ознакомил меня с работой Института Янчина - научного центра Гарвардского университета, в стенах которого велись подготовка аспирантов и исследования по истории, экономике и культуре Восточной Азии, включая Японию. Наряду с Крейгом в этом научном центре вели исследовательскую и преподавательскую работу такие известные американские профессора-японоведы как Эдвин Рейшауэр и Эзра Вогель.
Когда мы с Крейгом вошли в библиотечный зал Института Янчина, то он обратил мое внимание на большой мужской портрет, висевший на самом видном месте в зале.
– Знаете кто это?
– спросил он меня и, не получив определенного ответа, сказал: - Это основатель американского японоведения - учитель многих нынешних наших знатоков японского языка, ваш соотечественник Сергей Елисеев.
Я внимательно взглянул на портрет, откуда на меня приветливо смотрел пожилой человек с приятным одухотворенным лицом. Так вот он какой, Сергей Елисеев, сын известного русского богача, владельца знаменитых "елисеевских" магазинов в Москве на Тверской и в Петербурге на Невском! Это он, подобно выпускникам Петербургского университета Н. Конраду, Н. Невскому и двум другим их однокашникам, отправился на учебу в Японию и там спустя четыре года с блеском окончил Токийский университет, получив от администрации университета императорскую награду как лучший студент-выпускник. Но в отличие от Конрада и Невского по возвращении на родину он не задержался там надолго из-за боязни подпасть под репрессии советской власти. Эмигрировав во Францию, он лет десять преподавал японский язык в Сорбонне. Однако в начале тридцатых годов по приглашению администрации Гарвардского университета С. Елисеев переехал в США, где и подготовил в последующие годы, и особенно в период войны с Японией, большое число американских специалистов - знатоков японского языка. Так разошлись пути Елисеева с Конрадом и Невским, которые по приезде из Японии в Россию стали ведущими специалистами японского языка в нашей стране. Обидно мне стало тогда, что такой одаренный лингвист и выдающийся знаток Японии как Сергей Елисеев отдал свои знания не нашим соотечественникам, а американцам. Но в то же время приятно было слышать о том, с каким уважением
Самое сильное впечатление о японоведах Гарварда оставили у меня встречи с профессором Эдвином Рейшауэром, который в начале 60-х годов на протяжении нескольких лет находился в Японии в качестве посла США. Это был редкий случай, когда громадный аппарат американского посольства в Токио возглавлял не кадровый дипломат, не государственный деятель или политик, а ученый-японовед, женатый на японке и прекрасно владевший японским языком (Рейшауэр свои школьные годы провел в Японии вместе с родителями). Миссия Рейшауэра состояла в годы его пребывания на посту посла в том, чтобы наладить тесные дружественные контакты с японской интеллигенцией и студенчеством, т.е. с теми группами японского населения, которые в бурном 1960 году находились в авангарде исторических выступлений японского народа против японо-американского "договора безопасности", и таким путем ослабить неприязнь японцев к Соединенным Штатам. И надо сказать, что отчасти это ему удалось, ибо в отличие от других американских послов Рейшауэр проявил умение не только тонко улавливать настроения японской общественности, но и умело воздействовать на эти настроения. Был, несомненно, и его личный вклад в том, что к середине 60-х годов борьба японских патриотов против военного союза Японии с США и пребывания на японской территории американских военных баз пошла на убыль.
Моя беседа с Рейшауэром, состоявшаяся в его университетском рабочем кабинете, обошлась без споров по поводу американо-японского военного сотрудничества, ибо для него, как и для меня, была очевидна бессмысленность подобных споров. Сам факт моей работы в Токио в качестве корреспондента "Правды" достаточно ясно говорил ему о моем негативном отношении к американо-японскому "договору безопасности". Тем не менее в итоге беседы он, судя по всему, не увидел во мне ни бесхребетного газетчика-щелкопера, готового писать сегодня одно, а завтра другое, прямо противоположенное, ни агента КГБ, прибывшего в США выведывать какие-либо государственные секреты или вербовать агентуру.
Весь ход нашей беседы дал ему основание отнестись с доверием ко мне как к научному работнику, изучавшему политику Японии, включая японо-американские отношения.
Подтверждением тому стало его предложение выступить перед японоведами Гарвардского университета с сообщением об изучении Японии в СССР, что я и сделал, подготовив спустя несколько дней такое сообщение на английском языке. Предложил мне тогда же Рейшауэр побывать на одной из его лекций в студенческой аудитории. И более того, узнав о моем намерении встретиться с американскими специалистами по проблемам современной Японии, Рейшауэр, написал для меня несколько рекомендательных писем, адресованных его бывшим ученикам и аспирантам, работавшим в других университетах США, а также в госдепартаменте и в некоторых научно-исследовательских центрах Вашингтона. И эти письма, как я потом убедился, оказали волшебное воздействие на их получателей. Прочтя их, они без проволочек и оговорок соглашались встретиться со мной и вели беседы, по крайней мере внешне, так раскованно, будто между США и Советским Союзом и не было тогда "холодной войны".
Сколь уважительно относилась американская научная, политическая и чиновничья элита к Рейшауэру, я получил наглядное представление, будучи спустя полтора месяца в Вашингтоне. Там один из научных сотрудников Брукинского института вручил мне пригласительный билет на лекцию Рейшауэра, посвященную взаимоотношениям США с Японией, КНР и двумя корейскими государствами. Зал названного института, где проводилась лекция, был заполнен до отказа чиновниками правительственных учреждений, конгрессменами, работниками столичных научных центров и журналистами-специалистами по проблемам внешней политики. Собравшиеся тепло приветствовали Рейшауэра, прибывшего из Гарварда, слушали его с большим вниманием, задавали много вопросов.
Наблюдая это внимательное и уважительное отношение собравшихся к тому, что говорил Рейшауэр, я вспомнил тотчас же другую аудиторию - студенческую аудиторию, в которой тот же Рейшауэр читал плановую лекцию по истории Японии. (Я присутствовал на этой лекции по приглашению Рейшауэра.) Расположившись на одной из задних скамей аудитории, я наблюдал поведение юнцов - будущих американских востоковедов, и поведение это вызывало у меня чувство досады и возмущения. Пришли эти юнцы в аудиторию в неряшливом виде - в большинстве своем в каких-то несвежих джинсах и куртках. Сидели они там развалясь и при появлении на кафедре профессора Рейшауэра уважаемого человека, известного всей Америке,- не только не встали со своих мест, чтобы приветствовать его, но не изменили своих развязанных поз. Некоторое время профессору пришлось ожидать, когда прекратятся их разговоры друг с другом. Далее же в ходе лекции некоторые из них, сидя на своих скамьях, громко перебивали лектора вопросами, а двое позволили себе неожиданно встать и покинуть аудиторию.