Японская мифология. Энциклопедия

Ильина Наталья Николаевна

К концу I в. некоторые кланы на Кюсю, добившись превосходства над соседями или объединившись с ними, начали распространять свою власть на восток и, продвигаясь вдоль побережья Внутреннего моря, достигли провинции Ямато (центральная часть острова Хонсю), где создали централизованное государство; они постепенно распространяли свою власть, насколько было возможно, во всех направлениях. К началу VII в. в Ямато было создано государство, которое в определенной степени контролировало запад и центр Японии, а также север и восток, вплоть до современного города Сэндай. «Создаются министерства, — писал А.Н. Мещеряков, — аристократы становятся чиновниками, народ начинает платить регулярные налоги. Отдавая себе отчет в том, что она создает политическую систему, основанную на новых принципах, правящая элита решила также сменить название государства, во главе которого она стояла. Если до VIII в. японцы называли свою страну Ямато, то в 702 г. мы впервые встречаемся с топонимом „Присолнечная страна“. Именно так назвал свою страну Авата-но Махито, отправленный послом в танский Китай и произведший там большое впечатление своей образованностью. Китайская хроника отмечала: „Япония — другое название Ямато. Эта страна находится там, где восходит солнце, и поэтому ей дали название Япония“». [2]

2

При этом первое употребление самоназвания «японцы» встречается лишь в литературном памятнике XII–XIII вв. «Удзи сюи моногатари»: в этом тексте японцем (нихондзин — «люди из

Нихон», т. е. из Японии) называют человека, приплывшего в Корею с архипелага. Впрочем, широкого распространения это самоназвание не получило. Только в эпоху Мэйдзи, когда обитатели Японских островов непосредственно столкнулись с представителями других национальностей (американцами, англичанами, немцами, русскими), произошло своего рода «национальное осознание». «Ведь для того, чтобы назваться „японцами“, нужно было от чего-то отталкиваться: в сознании должны были присутствовать другие национальности, контакты с которыми в реальности были сведены к минимуму начиная с XVII века, когда из страха перед европейцами, их христианством и пушками военные правители страны (сегуны из дома Токугава) сочли за благо закрыть страну как для въезда, так и для выезда. А до этого на вопрос „Откуда ты?“ обитатель архипелага отвечал, что он происходит из такой-то деревни такого-то уезда такой-то провинции» (Мещеряков).

Поход императора Дзимму на восток.

Точная дата возникновения государства Ямато неизвестна. Племена соединялись и распадались, пока не произошло их объединение под главенством наиболее сильного. Вождь победившего клана стал верховным правителем, ему воздавали почести как прямому потомку богини солнца — Аматэрасу. Постепенно культ этой богини возобладал над местными культами и распространился на всю территорию Ямато, а верховный правитель и потомок богини в конце VII в. принял вместо прежнего титула «оокими» («великий господин») заимствованный из даосской философии титул «тэнно» (кит. тяньхуан) — то есть «небесный император». Знаки императорской власти — зеркало, меч и яшмовая печать (первоначально магатама — пластина из полудрагоценного камня в форме запятой) — также напоминали подданным о небесном происхождении их правителя. Согласно мифу, богиня Аматэрасу надела магатама, чтобы доказать чистоту своих намерений богу Сусаноо, с которым спорила; бронзовым зеркалом Аматэрасу выманивали из пещеры, куда богиня укрылась от оскорблений; меч же бог Сусаноо, брат Аматэрасу, извлек из хвоста побежденного им змея и преподнес сестре. Когда потомок Аматэрасу, бог Хикохо-но-ниниги-но микото (или Ниниги — Юноша-Бог Изобилия Рисовых Колосьев), спустился на землю к людям, дабы править ими, богиня вручила ему эти три предмета, и с тех пор они считаются священными регалиями императорского дома.

Ключевой фигурой японской мифопоэтической традиции является Камуямато Иварэбико Хоходэми-но Сумэрами-кото, внук Юноши-Бога Изобилия Рисовых Колосьев. На нем завершился миф и с него началась священная история Срединной Страны Тростниковой Равнины, то есть Японии, а также и собственно история, ибо он стал первоимператором (называется даже год его вступления на престол — 660 г. до н. э.) и прославился под своим посмертным именем Дзимму.

Упомянутые выше, а также и многие другие мифы были записаны в начале VIII в. в сводах «Кодзики» («Записки о деяниях древности», 712 г.) и «Нихон секи» («Анналы Японии», 720 г.) по прямому указанию императрицы Гэммэй. «Кодзики» составил придворный историограф Оно Ясумаро, обобщивший мифы, древние предания, сказки и песни и изложивший историю Японии с момента сотворения мира до начала VII в. Над «Нихон секи» трудилась целая коллегия под началом принца Тонэри; «Анналы» начинались с того же мифа о сотворении мира и завершались изложением исторических событий 679 г. Принято считать, что оба этих свода были составлены, дабы обосновать легитимность власти правящего страной рода; как писал В.Н. Горегляд, в обеих книгах «четко проведена идея наследственной преемственности от первобогов-сотворителей мира к небесным богам, от них к богам земным, а от земных богов к царям Ямато, далеким предкам нынешних японских императоров». Кроме того, оба свода сводили воедино мифологические представления различных племен, входивших в состав государства Ямато. «Едва ли не главным средством формирования общегосударственной версии мифа являлось установление родственных отношений между богами, принадлежащими к разным традициям. Получается, что известный нам сегодня „японский миф“ представляет собой продукт волевой деятельности правящей элиты. Тем не менее, эти мифы оказали очень большое влияние на формирование японского менталитета» (Мещеряков).

Помимо «Кодзики» и «Нихон секи» (или, как их еще называют, «Нихонги») известны и другие сборники мифов и преданий — «Кого сюи» («Собрание упущенных прежде древних речений», начало IX в.), «Энгисики» («Установления годов Энги», 927 г.), а также многочисленные фудоки — естественно-географические и этнографические описания провинций. Однако в них история возвышения и обожествления правящего рода Ямато представлена не столь подробно, неразрывность императорской династии не подчеркивается, поэтому они признаются «второстепенными» рядом с «Кодзики» — священной книгой национальной японской религии синто («путь богов»).

Обычно мифы, включенные в «Кодзики» и «Нихон секи», делят на три основных группы. Первую группу составляют мифы о разделении Неба и Земли, появлении первых богов, брачном союзе божеств Идзанаги и Идзанами (брата и сестры) и рождении последними Японских островов, многочисленных божеств (в том числе Аматэрасу и Сусаноо) и «всех десяти тысяч вещей». Вторая группа — мифы о божествах Равнины Высокого Неба (Такама-но-хара), прежде всего мифы об Аматэрасу и ее брате Сусаноо. Наконец третья группа мифов — это мифы о нисхождении на землю прародителя императорской династии. Также существует разделение мифов на миротворческие и мироустроительные — и на мифы, посвященные «строительству страны», то есть мифы, связанные с деяниями первых земных потомков небесных богов — императоров Японии.

Повествование «Кодзики» разделено на три свитка, первый из которых охватывает эпоху миротворения и мироустроения, а второй и третий рассказывают о «строительстве страны». Главные действующие лица первого свитка — разнообразные божества японского синтоистского пантеона, от первобогов Амэ-но-минака-нуси-но ками (Бог Правитель Священного Центра Небес), Така-ми-мусуби-но ками (Бог Высокого Священного Творения) и Камимусуби-но ками (Бог Божественного Творения) до таких экзотических богов, как Амацухико-хиконагисатакэугая-фукиаэдзу-но микото (Небесный Юноша-Доблестный Бог Баклановой Крыши, Не До Конца Настеленной На Морском Берегу). Все эти божества принадлежат к ками — этим, по выражению М. Элиаде, «вездесущим проявлениям всего священного». Само слово «ками» буквально означает «верхний»; в японской мифологии этим словом обозначаются не только собственно божества в привычном нам, европейском смысле, но и любые проявления сверхъестественной силы. «Сказать, что первобытные японцы представляли все явления природы прибежищем духов, — писал Дж. Б. Сэнсом, — или что их религия была анимистическим культом, означало бы применять точные термины к вещам слишком неясным и многообразным для простого определения. Однако японцы явно ощущали, что все различимые объекты некоторым образом живы, и история синтоизма — история поэтапного развития этих зачаточных представлений в религию государственную». [3] Бесчисленные поколения ками, по «Кодзики», заполняют временной промежуток между первобогами и людьми; основная особенность ками — и основная особенность японской мифологии в целом — заключается в том, что ками, согласно представлениям населения архипелага, породили не людей вообще, а именно японцев, то есть являются исключительно «национальными» божествами. Некоторые из этих божеств «управляли» людскими племенами

и, следовательно, считались главными в конкретной местности, однако с образованием государства Ямато и учреждением в VII в. управления по делам богов верховным божеством всего архипелага была официально признана богиня солнца Аматэрасу.

3

«Японцам присуще чувство прекрасного и преклонение перед богатством окружающей их природы. Даже в нынешнее время путешественники на проезжих дорогах часто встречают на обочине дерево или скалу, украшенные знаками поклонения из-за примечательной формы, навевающей неясные мысли о присутствии скрытого в них божества. Таковы привлекательные черты ранней религии. Они — сознание многообразия форм жизни. Отсюда неисчислимость пантеона синтоистских богов и синтоистских храмов — дзиндзя, где японцы поклоняются самым различным кумирам — от иерарха синтоистского пантеона богини солнца Аматэрасу до героя японо-русской войны генерала Ноги, чей храм находится в Токио. На Хоккайдо в горном городке Хидака ежегодное синтоистское празднество начинается с долгой молитвы, обращенной к огромному дереву, обвязанному толстой соломенной веревкой — симэнава. К дереву приносятся дары — бочки сакэ, кули риса и фрукты, священник читает молитву, и от местной святыни через весь город шествует огромная колонна танцующих и поющих жителей в национальных костюмах» (Сэнсом).

Любопытно, что «Кодзики», в которых прославлялись ками в целом и Аматэрасу в частности, были составлены в ту эпоху, когда у местных японских божеств появился весьма серьезный соперник — Будда, первоначально воспринятый в Японии как чужеземный «ками», обладавший, по утверждениям переселенцев из Кореи, безграничным могуществом. Мало-помалу получила распространение и религиозно-философская доктрина буддизма, усугубленная, вдобавок, пришедшим из Китая родительским культом. «Духовная сторона буддизма не могла долго оставаться неоцененной, тем более что родная религия содержала лишь примитивнейшие концепции философии и морали, и немудрено, что буддизм, после первоначального обращения к простым материальным стремлениям и страхам японцев, нашел у них сильную и настоящую ответную любовь. Чувство крепости и святости семейных уз, свойственное японцам и раньше, было усилено китайской доктриной сыновней почтительности, причем эта доктрина утратила в Японии значительную долю своего сухого формализма, и среди первых японских изображений Будды многие были посвящены родителям, живым либо умершим, в знак благодарности от их детей» (Сэнсом). Постепенно заполняя те духовные «ниши», которые не мог охватить синто, буддизм укоренялся в японской почве, и так сложился причудливый симбиоз — синтоистский буддизм, или буддийский синтоизм, — а в японской мифологии появились «одомашненные» иноземные будды и боддхисаттвы, ставшие хидзири, то есть святыми, творящими чудеса. Наибольшего почитания среди этих святых удостоились аватары (воплощения) боддхисаттвы Авалокитешвары, которого японцы приняли под именем Каннон и которого чаще всего представляли себе в женском облике. Также приобрел значительную популярность и культ Эмма-о (индийского Ямы) — правителя страны мертвых, определяющего меру греховности и благодетельности каждого человека. Логичным итогом победного шествия учения Будды по Японским островам следует признать тот факт, что по сей день большинство верующих японцев исповедуют буддизм наряду с синтоизмом.

Классический пример объединения синтоизма и буддизма — представления о семи богах счастья (оитифукудзин). Их появление в японской традиции обычно объясняется тем отрывком из буддийской сутры «Нинно хання ке», в которой сказано, что при правильном следовании законам, изложенным в сутре, «семь несчастий немедленно исчезнут, а семь благ тут же явятся». Из семи ситифукудзин Дайкоку, Хотэй, Бисямонтэн и Бэндзайтэн — буддийские божества, Эбису — персонаж чисто синтоистский, а Фукурокудзю и Дзюродзин пришли из пантеона даосизма. Все эти боги, как считалось, наделены способностью даровать людям счастье, покой, материальное благополучие, здоровье, долголетие, беззаботность, веселье; поэтому их культ стал весьма популярным.

Вместе с буддийскими святыми в японскую мифологию проникли и представления о злых духах — ракшасах, претах и якшах, органично наложившиеся на местные предания о духах загробного мира. Эти злые духи — они — обычно изображались как человекообразные существа с бычьими рогами, острыми выступающими клыками, трех- или четырехпалые, со ртом, раздвинутым до ушей, и в набедренных повязках из тигровых шкур; они считались обитателями ада, бесами-мучителями, которые могли появляться и в мире людей, вселяться в их тела и всячески им вредить. Как писал известный отечественный исследователь М.В. Успенский, «народное понимание образа они в народных верованиях Японии складывалось на основе многих традиций. Они воспринимался как обитатель потустороннего мира, носитель зла и его воплощение, тем не менее нередко его изображали в неподобающих ситуациях — например, во время ритуала скандирования имени будды Амиды. Особенно часто такая иконографическая схема, получившая название „бии-ио нэмбуцу“ — „молитва беса“, использовалась в японской народной печатной картине — оцуэ и нэцкэ. Тема „демон и буддизм“, то есть „зло и истинное учение“, по-разному решалась в искусстве. Непосредственным ее воплощением были сюжеты, изображающие борьбу архата и демона. Но встречаются и такие композиции, как пострижение демона в монахи (демону бреют голову и спиливают рога), демон перед зеркалом (рассматривает рога, собираясь с ними расстаться) и т. п. В подобной интерпретации ясно видно стремление к десакрализации, осмеянию того, что, по общепринятому мнению, страшно. Это свидетельствует о существовании в городской культуре периода Токугава особого пласта, по типу аналогичного „карнавальной культуре“ европейского средневековья. Такой подход часто встречается и в других сюжетах. В подобном ключе трактуется, например, образ Эмма-о — владыки ада, изображаемого в нэцкэ вместе с демонами. Они прислуживают ему, развлекают, играют с ним в различные игры. Эмма-о с удовольствием пьет сакэ, восхищенно созерцает свиток с изображением красавицы, играет в азартные игры и т. д. Смысл ясен: владыка ада и тот не чужд человеческих слабостей».

Кроме они, японская мифологическо-фольклорная традиция знает немало других демонических персонажей. Среди них — и бакэмоно, и тэнгу, и каппы, и сёдзё. Об оборотнях-тэнгу впервые упоминается в «Нихон секи»; в дальнейшем облик и характеристики тэнгу изменялись и усложнялись под влиянием различных религий, в первую очередь буддизма. В период Токугава тэнгу воспринимались как духи, обитающие глубоко в горах и способные по желанию менять облик. Их отличительная особенность — длинный нос; подобную внешность тэнгу получили благодаря тому, что демонический образ был соединен в народных верованиях с образом синтоистского божества Сарутахиконо ками — бога дорог и охранителя путешественников. В «Нихон секи» этот бог описывается как существо ростом более двух метров и с носом длиною около метра. Каппы — японские водяные, прекрасно описанные, кстати сказать, в одном из рассказов Акутагавы Рюноскэ. По замечанию М.В. Успенского, «в искусстве каппа изображались как существа ростом с пятилетнего ребенка, с головой, несколько напоминающей тигриную, с острым клювом и панцирем, или вместо панциря с длинной желто-зеленой шерстью. Пальцы ног и рук каппа снабжены перепонками, на голове выемка, подобная раковине-хамагури, в которой каппа сохраняет воду, выходя на берег. Если эта вода есть, то каппа на суше непобедим, но если вода выливается, каппа слабеет, и с ним легко справиться. Тело у каппа клейкое, от него исходит дурной запах. По этому запаху, так же как и по особой гибкости конечностей, каппа можно узнать даже в тех случаях, когда он прикидывается человеком. Проделки каппа зловредны: считается, что он имеет обыкновение затаскивать людей и лошадей в воду и пить их кровь. В нэцкэ каппа чаще всего изображается сидящим на листе лотоса или на раковине, реже — затаскивающим в воду лошадь или в виде конюха. Частое изображение столь вредных существ, как каппа, объясняется тем, что их символика имеет и оборотную сторону: если каппа победить или оказать ему услугу, он начинает служить людям, и особенно полезен бывает рыбакам, загоняя в сети рыбу. О таких ситуациях сохранилось немало сказок и преданий».