Японский парфюмер
Шрифт:
Нас в этот день радовало все. Все было прекрасным и удивительным. И солнце, и легкий морозец, и это кафе-китч с избытком позолоты, а главное, то, что мы были вместе, были беззаботны, отложили в сторону долги и обязанности и сейчас ударимся в загул. Праздник!
— Хорошо-то как! — вскричала Галка, когда официантка прикатила столик с нашим заказом. — Сейчас шиканем!
Щеки ее горели с мороза, глаза сияли от предвкушения вкусной еды, волосы растрепались.
«Красавица! — подумала я. — Стойкий оловянный солдатик. Как же мало нужно, чтобы сделать ее счастливой!»
— Вкуснотища, с ума сойти! — простонала Галка, откусывая от бутерброда с красной икрой. —
— Хочешь еще?
Она взглянула виновато:
— А тебе это как… в смысле денег?
— Выдержу.
— Тогда хочу!
Мы просидели в кафе больше часа. Я заряжалась Галкиной энергией, и мне уже казалось, что актрису найти не проблема, а когда мы ее найдем, все станет на свои места, как кусочки рассыпавшейся мозаики. Что за картину явит собой сложенная мозаика, я пока не представляла, да и не задумывалась над этим. Там посмотрим. Главное, ввязаться, как говорят умные люди. В данный момент мы ищем актрису… то есть не сейчас, а начнем после завтрака. Мысль о том, что мы можем не найти Диану, которая не давала мне спать, растаяла, как кусок льда в лучах Галкиной самоуверенности.
— А теперь за работу! — скомандовала Галка после второй чашки кофе.
И мы вышли в солнечный морозный день. Хохоча и перебивая друг друга, мы вспоминали детство и болтали о разной ерунде.
— А помнишь, вот здесь, на этом самом месте, пьяный мужик упал, тоже зима была, и не мог встать! Помнишь? Стоял на четвереньках и, только руки от земли оторвет, как тут же падает обратно! Помнишь? И так — раз десять!
Галка тыкала пальцем в место на тротуаре, где много лет назад барахтался на льду несчастный пьяница, пытаясь подняться… Мы хохотали тогда как ненормальные. Прохожие оглядывались и тоже улыбались.
— А помнишь, как мамаша Владика, Клара Евсеевна, сказала, что туалет — это лицо хозяйки дома, а Колька Безуглый сострил, что унитаз — это тоже лицо хозяйки дома!
Так, непринужденно беседуя и предаваясь воспоминаниям из беззаботного детства, мы добрались до ближайшего объекта своих поисков — Театра юного зрителя. ТЮЗ размещался в старинном двухэтажном особняке с позеленевшими от времени кариатидами. Слепо взирая мимо нас, с мучительными гримасами на серых гипсовых лицах, они удерживали на плечах облупленный балкон с намертво закрытой трехстворчатой дверью. Написанное от руки объявление сообщало, что театр закрыт на ремонт до марта следующего года, а спектакли даются в Доме химика, на улице Нахимовцев, 15. Не ближний свет! Мы переглянулись.
— Что там дальше по списку? — спросила Галка. — Театр-студия? Давай туда, а к юннатам вернемся потом.
Театр-студия молодого актера был открыт и наполнен детьми младшего школьного возраста, собравшимися на новогоднее шоу.
— Катюха, ты хоть помнишь, что скоро Новый год? Время бежит — оглянуться не успеваешь. Мне еще своих на утренник вести, — вздохнула Галка.
Билетерша, интеллигентного вида пожилая дама, попросила нас подождать, «пока не пройдут детишки». Минут двадцать мы с интересом наблюдали за подрастающим поколением, которое визжало, дралось и швырялось рюкзачками. Галка только головой качала. Поток молодняка наконец иссяк, и мы снова подошли к билетерше. Я стала объяснять, что мы ищем актрису, молодую женщину лет тридцати, темноволосую и кареглазую, но имени ее не знаем, а поэтому, если можно, хотели бы посмотреть фотографии актеров в фойе. Объяснение, вполне достойное во время обсуждения с Галкой и предварительной репетиции, сейчас выглядело неубедительно.
— У нас действительно есть фотографии,
Миновав громадную елку, мерцающую лапшевидным дождиком («Смотри, как они рано! До Нового года почти три недели!» — заметила Галка), мы пошли по длинному коридору, рассматривая большие фотографии актеров на стенах. Выразительные лица, сверкающие взоры, избыточный грим, богатые театральные наряды.
— Может, ее давно уже здесь нет! — сказала Галка и вдруг остановилась: — Вот она!
— Откуда ты знаешь? — изумилась я.
— Нутром чувствую! Ты только посмотри на нее! Интриганка, стерва… видишь, как прищурилась? И улыбка хищная. Такой подлянку кинуть — одно удовольствие. Или даже убить.
Некоторое время мы рассматривали накрашенное лицо «интриганки».
— Мачеха из «Золушки»! Ей по роли полагается быть стервой. А в жизни, может, милейшая женщина и мать семейства. Это не она, Галюсь. Этой сороковник, не меньше, а сейчас уже все пятьдесят. Да и не похожа. Нашей Дианы здесь нет.
Поблагодарив любезную билетершу, мы вышли из театра. Мы чувствовали себя обескураженными, так как в глубине души надеялись на немедленную удачу, заветное «вдруг».
— Знаешь, Галюсь, — сказала я, — я думаю, нужно отдать Диану следователю. Я не представляю, как ее искать. Даже если мы обойдем все театры, это не значит, что мы ее найдем. Даже если мы придем в ее театр, это не значит, что мы ее встретим. Мы не можем полагаться на удачу… А у него возможностей больше, он может личные дела затребовать, просмотреть фотографии…
— Так что, Русскую драму отставляем?
— Даже не знаю…
— Но это же совсем рядом! — не смирилась Галка. — Пошли! Хоть воздухом свежим подышим, а то я совсем на улице не бываю. Вдруг повезет? Хотя бы еще один! Ну?
И мы пошли. Театр Русской драмы — массивное здание розового гранита в индустриальном стиле, пошло украшенное пышными гирляндами из роз и винограда, снопами пшеницы и молотами, приветствует нас громадными щитами с фотографиями из нового спектакля.
— «Священные чудовища», — читает Галка. — Жан Кокто. Ты видела? Это о чем?
— Не видела, только читала рецензию. О нем много пишут, и хвалят, и ругают.
Мы рассматриваем фотографии.
— Смотри, — говорит Галка, — Новикова! Совсем не меняется!
Я смотрю на культовую актрису — по-девичьи хрупкая фигурка, ямочки на щеках, нежный рот… С ума сойти! Сколько же ей сейчас лет? Первый раз я увидела ее в английской пьесе в роли молоденькой девчушки. Я была тогда на первом курсе. Уже тогда ей было за сорок… Я запомнила ее очаровательный жест: она коротеньким очаровательным «п-ф-ф» сдувала челку, и челка взлетала фонтанчиком. Мы ходили всей группой — четырнадцать девочек и один мальчик, Зорик, Зореслав Вахранеев, знаток восточных диет. Мама его руководила самым крутым городским ателье, и Зорик с удовольствием и знанием дела обсуждал фасоны платьев, модели из «Бурды» и косметику. «Зорик сказал!» — было приговором в последней инстанции. «Зорик сказал, что итальянская мода давно вышла на передовые позиции, а французская уступает ей во всем!»; «Зорик сказал, что брюки, даже белые, все равно стройнят!»; «Зорик принес новую диету из американского журнала!» Зорик то, Зорик се!