Японский парфюмер
Шрифт:
Зорик с достоинством руководил нашим маленьким девичьим коллективом все пять лет учебы в институте. Потом, к разочарованию своих подопечных, женился на девочке с параллельного курса. Сейчас они за границей и вряд ли вернутся.
И вот — снова неувядаемая Новикова! Сколько же лет ей сейчас? Любимый женский вопрос. Какая разница!
— Катюша, давай пойдем! — У Галки загорелись глаза. — А говорили, она эмигрировала. Пошли, а?
— А билеты? — засомневалась я. — Премьера все-таки!
— Идем, спросим.
Везение было на нашей
— Повезло, — сказала кассирша — Их вернули буквально минуту назад, прекрасные места.
— Неудивительно! — пробормотала Галка, услышав цену. — Я бы их тоже вернула за такие деньги.
— А что мы будем делать целых четыре часа до начала? — спросила я.
— Мне Ритку встречать надо! — спохватилась Галка. — Пошли вместе? И пообедаем у меня, а?
— Пообедаем? — вскричала я. — После «Клеопатры»? Нет, я, пожалуй, заскочу на работу. Там уже решили, что я их бросила.
И мы разбежались до вечера.
Театр начинается не с вешалки, как принято считать, а со своего особого запаха, еще в вестибюле, — запаха старых декораций, ткани, лаков, старой мебели, мастики для пола. И только после этого наступает черед вешалки. Зрителей было много. Это были в основном люди среднего возраста, просто одетые. Иногда мелькала обнаженная спина и сверкали украшения. Плавное, неторопливое течение толпы, приглушенные речи, при виде знакомых — легкий деликатный возглас. В руках программки и маленькие изящные бинокли. Чувство праздника охватило меня, и я подумала, что сто лет не была в театре… Почему? Компакт-диски, десятки программ на ТВ, Интернет… новое время, новые песни. «А театру три тысячи лет! Или все пять!» — вдруг пришло мне в голову.
Тяжелый, с золотой бахромой занавес, громадная хрустальная люстра, золотые лавровые венки и колосья на балконах, даже запах старой мебели и театральной пыли настраивали на ожидание чуда. Наши места были в третьем ряду, посередине. Мы уселись на мягкие, обтянутые бордовым сукном скрипучие кресла и, радостно возбужденные торжественной атмосферой — негромкими голосами, шелестом программок, звуками настраиваемых инструментов из оркестровой ямы, — переглянулись. Галка вдруг ткнулась лицом мне в плечо и всхлипнула.
— Перестань, — прошептала я, — а то и я сейчас разревусь! С сегодняшнего дня мы не пропустим ни одного спектакля. Поняла?
Галка только вздохнула.
Мягко и неторопливо уплыл вверх занавес. Померк свет люстры. На сцене — гримерная Великой Актрисы. Мужеподобная камеристка Великой Актрисы, толстая и неповоротливая, убирает в шкаф одежду. Стремительно входит Великая Актриса. На ней длинное развевающееся платье. Зал приветствует ее аплодисментами. Несколько человек в первом ряду поднимаются. За ними начинают вставать остальные. Великая Актриса прижимает руки к груди и кланяется. Улыбаясь, ждет тишины.
И начинается действие.
Великая Актриса закидывает свои прекрасные руки за голову и мелодично
— Как я устала! Боже мой, как я устала! Домой! Домой! Я была отвратительна сегодня! Просто отвратительна! Молчи! Я знаю! — Жестом она останавливает толстуху, пытающуюся что-то сказать.
— Но, мадам, — говорит камеристка басом, — вас там девушка дожидается.
— Какая девушка? Ты же знаешь, я никого не хочу видеть после спектакля! — Великая Актриса, сверкнув кольцами, прикрывает узкой ладонью глаза. — Пусть приходит завтра! Завтра!
— Я ей говорила, мадам. Но она не уходит. — Камеристка сопит. — Она плачет.
— Плачет? Девушка плачет? Почему же она плачет?
— Не знаю, мадам! — с надрывом отвечает толстуха. — Она не говорит, а только плачет.
— Ну, так позови ее! Пусть войдет!
Великая Актриса грациозно опускается на банкетку, поправляет складки своего красивого платья и замирает, закрыв глаза. Она устала. Но ей не чужды человечность и доброта, а потому пусть войдет плачущая девушка!
Плачущая девушка красивым пируэтом перелетает через пространство сцены и опускается у ног Великой Актрисы, простирая к ней руки. — О мадам! — восклицает девушка рыдающим голосом. — О мадам! Я преклоняюсь перед вашим великодушием! Вы — чудо! Вы — совершенство! Спасибо, спасибо, что вы есть!
У нее миловидное маленькое личико, тонкая фигурка и змеиная грация. Сильный, чуть хрипловатый голос, которым она мастерски владеет, то вскрикивает, то шепчет…
Я потом не могла вспомнить… говорят, бывают предчувствия… до того, как … Я не могла вспомнить, испытала ли я толчок или укол в сердце, был ли знак в виде чихнувшего соседа слева или зазвеневшей хрустальной подвески на люстре у меня над головой… за секунду до появления плачущей девушки!
Я сжала Галкину руку.
— Галка, это она! Наша Диана.
— Которая?
Я фыркнула.
— Молодая!
— Эта? Девушка?
— Ну!
— Ты… уверена?
На нас зашикали.
— Уверена! — прошипела я. — Тише!
Дальнейшее происходило, словно в тумане. Мы не спускали глаз с Дианы. Когда та покидала сцену, мы начинали волноваться — нам казалось, что она исчезла навсегда и уже никогда не вернется.
— Она? — поминутно спрашивала Галка. — Точно?
— Она!
— Ты уверена?
— Да!
Мы были так возбуждены, решая, «она» или «не она», что выход главного героя, породистого седого красавца, вызвавший оживление поклонниц в зале, был оставлен нами без внимания. Нам хотелось немедленно бежать за кулисы, найти Диану, схватить ее за руку, чтобы не сбежала, и… вывернуть наизнанку!
Глава 12. Зря не бросай судьбе перчатку!
Зря не бросай судьбе перчатку,
Ведь можешь раньше ты сгореть
Уйти, печально, оглянувшись…
Судьба. Эрик Неудачник