Ярче солнца
Шрифт:
Кто-то другой забрал настоящее видео — настоящую подсказку.
33. Старший
— Зараза, — бормочу я, пока Марай зачитывает список всего, что уже успело за сегодня пойти не так. Я и был-то с Эми всего пару часов, но отклонять вызовы определенно не стоило.
Сначала, как только включилась солнечная лампа, Барти устроил в Регистратеке митинг. Второй корабельщик Шелби уже была там и сообщила Марай, а та попыталась предупредить меня. К тому времени, как она с остальными
Тогда Марай попыталась «арестовать» Барти, но мне кажется, она даже не до конца понимала, что вообще значит это слово, хотя мы все читали о полиции и гражданских конфликтах. Видимо, она подумала, что если просто очень громко крикнуть «Я тебя арестовываю!», то он перестанет, но он взял и загрузил петицию на пленочную сеть, так что к обеду ее прочли уже все на корабле.
У меня самого никакого обеда не было. В середине рабочего дня я был в Городе, стоял на столе в пункте распределения и объяснял, что стенная доставка еды по какой-то причине временно не работает. На протяжении всей моей речи Фридрик, управляющий распределением, смотрел на меня и ухмылялся, а я все вспоминал слова Барти, мол, революция начинается с того, что у людей отбирают еду. Наконец, включив режим общего вызова, я пообещал, что к ужину все получат двойную порцию, но никого такое решение не удовлетворило.
Еще через несколько часов, уже к концу дня, Док наконец соизволил вызвать меня в Больницу и рассказать, что кто-то вломился к нему в кабинет и украл запас медпластырей с фидусом.
— Какого же черта ты не сообщил мне раньше? — ору я.
Док съеживается.
— У тебя было много дел.
У меня вырывается рык — невнятный, нечеловеческий звук. Украденные пластыри многое объясняют — бегая из одного конца корабля в Другой, я то и дело замечал, как люди смотрят на меня украдкой и что-то шепчут, но решил, что они пересказывают друг другу манифест Барти.
Теперь ясно — они передают пластыри. Те, кто впал в депрессию — и многие другие, — отдают за них последнюю рубашку.
— Самое печальное, — говорит мне Док, пока я оглядываю его перевернутый вверх дном кабинет, — что это, должно быть, случилось вчера. Я не был тут с прошлого утра. Убийца Стиви, видимо, прикарманил пластыри после моего ухода.
Губы у Дока кривятся от отвращения. Даже не знаю, что его больше возмущает: то, что кто-то украл медпластыри, или то, что в кабинете теперь беспорядок.
— Я сознательно сделал пластыри с высокой концентрацией фидуса, — говорит он, — так что одного достаточно, чтобы быстро успокоить человека. Но проблема в том, что с такой высокой концентрацией…
— Трех хватит, чтобы его убить.
— Да. Они очень сильнодействующие… два пластыря… все замедляют. Работу органов. Слишком большая нагрузка для тела.
— Думал, что сам будешь их прописывать.
— Я или Кит. Те, кто понимает опасность наркотика и может контролировать процесс. — Его голос звучит виновато и расстроенно. Но я виноват не меньше. Это ведь я одобрил использование пластырей.
Какое-то время мы оба молча смотрим на его разгромленный кабинет. Обычно в нем все так аккуратно и упорядоченно. Сейчас тут полный хаос. Стол валяется у стены. Дверцы шкафа разбиты, вокруг разбросаны пестрые пластыри — всех цветов кроме бледно-зеленого.
В кабинет влетает Кит.
— Там поступают сообщения, — выдыхает она.
— О чем? — огрызается Док.
— Кто-то умер. Еще кто-то. От пластырей.
Мы тут же возвращаемся к лихорадочной активности. Док ведет по уровню фермеров электрическую тележку, я сижу позади. Уровень проносится перед глазами, но единственная моя мысль — о том, что за время моего правления ситуация все ухудшается и ухудшается.
— Ты должен что-то сделать, — обращается ко мне Док, перекрикивая рев тележки. — Чтобы фермеры увидели в тебе настоящего лидера. Поверни проблему так, чтобы продемонстрировать свою власть!
Ага. Обязательно.
Добравшись до Города, Док останавливает тележку у квартала ткачей.
— Почему мы тут встали? — спрашиваю я. Сердце сжимает тяжелым предчувствием.
Док не успевает ответить; кто-то сдергивает меня с тележки и толкает на землю. Я спотыкаюсь, едва удержавшись на ногах.
— Долбаный псих! — вопит Барти.
Я в изумлении отступаю на шаг.
— Что ты…?
Барти обеими руками сильно толкает меня в грудь. Отшатываюсь назад и ногами натыкаюсь на тележку. Он бросает мне в лицо горсть бледно-зеленых медпластырей.
— Это ты сделал? — кричит Барти, нависая надо мной.
— Я не знаю, о чем ты.
— Ваши «особые» медпластыри накачаны фидусом, тупица. — От его рева мне на лицо летят капли слюны.
— Я… я знаю, — говорю я, оглядываясь через плечо на то место, где рассыпались по земле пластыри.
— Знаешь? И даже отрицать не пытаешься? Ты знаешь? Как ты мог опять посадить корабль на фидус? Ты… ты клялся, что больше не станешь его использовать! Больной полоумный придурок!
— Где ты их достал? — кричу в ответ. Мне не нравится, как он суется мне в лицо, но он все не отстраняется, не дает мне спокойно вздохнуть. Пытаюсь выпрямиться, но он не отступает.
— Как ты мог? — скалится Барти. — Разгуливаешь тут и треплешь про то, какой ты молодец, отменил фидус, а потом просто лепишь на всех долбаные пластыри, и готово! Стоит кому-то встать у тебя на пути, перейти тебе дорогу — и ты просто лепишь на него пластырь!
Барти резко отворачивается, но только я делаю шаг к Доку, который потрясенно стоит на обочине, как он возвращается и толкает меня с такой силой, что я снова врезаюсь в тележку.