Ярче тысячи солнц
Шрифт:
Теллер сообщил ученым о совершенно новом подходе к проблеме термоядерного оружия. На доске были нарисованы схемы. Производились подсчеты главным образом докторами Бете, Теллером и Ферми. Большую активность проявлял также Оппи.
К исходу этих двух дней мы все без исключения твердо верили, что прочно стоим на пути к реализации идеи. Я вспоминаю, как все участники собрания, в том числе и доктор Оппенгеймер, были полны горячего энтузиазма. Споры закончились успешно, и мы надеялись, что примерно в течение года изготовим эту новинку». Из сказанного видно, что речь идет вовсе не о людях, которые неохотно отказывались от своих прежних «но» после длительной внутренней борьбы. Наоборот, они отреклись от них с энтузиазмом. Чем объяснить этот мрачный энтузиазм, который смел все прежние сомнения и возражения против суперчудовища? Оппенгеймер объясняет это: «Мое суждение сводится к тому, что если
Говоря так, Оппенгеймер то ли умышленно, то ли нет обнаруживает опасную тенденцию современного ученого-исследователя. Его замечательное признание, возможно, объясняет, почему Фауст двадцатого столетия в своем стремлении к познанию, невзирая на преходящие угрызения совести, соглашается подписать договор со стоящим перед ним Мефистофелем: то, что «технически интересно», то для ученого положительно неотразимо.
Глава 18
Под знаком «МАНИАКА»
(1951–1955)
После памятной встречи в Принстоне путь к созданию супербомбы стал известен, но в самом же начале он оказался блокированным еще одной, почти непреодолимой горой, а именно, горой цифр. Точное определение всего того, что связано с термоядерным взры вом, представлялось труднейшей задачей, поскольку приходилось иметь дело со сложнейшей последовательностью физических процессов, протекающих в долю секунды. Каждый этап нужно было суметь предвидеть и рассчитать с максимальной точностью. Для всего этого требовалась бесконечно сложная аппаратура.
Прошло уже восемнадцать месяцев со времени выхода директивы президента Трумэна о разработке водородной бомбы. Вероятно, и русские направили свою энергию на решение тех же проблем. Поэтому от американских ученых требовались высокие темпы работы.
Теллер и директор Лос-Аламосской лаборатории Норрис Брэдбюри мобилизовали все силы, чтобы взять этот мате матический Эверест. Немедленно же персонал лаборатории перевели с пятидневной рабочей недели на шестидневную, а вычислительный сектор — на сменную круглосуточную работу. Специалистка в области этих новых «электронных мозгов» Герда Эванс вспоминает:
«Никогда в жизни мне не приходилось спать и завтракать так, как в течение тех месяцев, когда мы по двадцать четыре часа просиживали у вычислительных машин, сменяя друг друга. «ЭНИАК», на котором мы работали, хотя и был более быстродействующим, чем прежние математические приборы, все же оказался довольно деликатной и, я бы сказала, капризной машиной. Постоянно какие-нибудь лампы или контуры выходили из строя, и нам приходилось простаивать. Однажды гроза вывела из строя механизм. Все мы сидели по своим комнатам, прилипнув к телефонам в ожидании, пока ремонтная группа разрешит нам продолжать работу. Несколько раз нам звонили и сообщали, что через десять минут все будет в порядке. Но когда мы бросались на свои рабочие места, разрешение оказывалось преждевременным. Так продолжалось целую неделю».
Дальнейшее продвижение исследований было возможно лишь при условии выполнения буквально всех вычислений. Но для этого требовалось очень много времени. Положение спас математик-атомник Джон фон Нейман, сообщивший Теллеру, что через несколько месяцев надеется закончить изготовление новой электронной вычислительной машины, несравненно более эффективной, чем «ЭНИАК».
Еще в студенческие годы в Геттингене хитроумный венгерец фон Нейман за свою страсть к «механическим игрушкам» получил от друзей прозвище «доктор Миракль», что в переводе означает «Кудесник». Имелся в виду гофмановский создатель автоматической куклы, которая настолько походила на живое существо, что ее создатель жестоко и безнадежно в нее влюбился.
В 1930 г. фон Нейман, считавшийся одним из ведущих математиков, эмигрировал в Соединенные Штаты. Сначала он чувствовал себя в Новом Свете не очень уютно. Он любил свободную и легкую жизнь. В Принстоне, однако, не было таких кафе, как в Центральной Европе, где можно было бы часами болтать и спорить за чашкой кофе. Ученый муж настолько скучал по заведениям такого рода, что начал со всей серьезностью подумывать, не попытать ли ему счастья в подобном бизнесе. «Но, Джонни, — возражали его американские коллеги, — жители Принстона
39
Интересно заметить, что среди прочих моделей фон Нейман придумал одну, способную к самовоспроизведению, пока хватало исходного сырья. Она состояла из ящика с «генетической цепью» и основными элементами, из которых составлялось «потомство». Ученик фон Неймана Кемени утверждает: «Ведя эксперименты дальше, можно было бы ограничить питание исходным сырьем с тем, чтобы заставить машины драться за «жизненное пространство» вплоть до убийства друг друга». — Прим. авт.
Теллер без труда завербовал своего соотечественника для участия в разработке супербомбы. Не в пример Оппенгеймеру и другим ученым-атомникам, испытывавшим на первых порах некоторые угрызения совести в связи с созданием новой бомбы, венгерский математик немедленно же заявил о своем одобрении.
Фон Нейман сразу же понял, какую важную роль могла бы сыграть в изготовлении «адской бомбы» его новая вычислительная машина, и он всячески старался ускорить ее создание. В то же время его ученики Николас Метрополис и Джемс X. Ричардсон строили в Лос-Аламосе идентичный образец.
«ЭНИАК», запоминавший только двадцать семь «слов», имел воробьиную память по сравнению с новым «электронным мозгом», который мог удерживать в памяти 40 000 единиц информации и выдавать их, когда потребуется. Когда фон Нейман передал ее в эксплуатацию, то машина вызвала всеобщее восхищение. Карсон Марк, возглавлявший тогда Теоретический отдел в Лос-Аламосе, вспоминает: «Проблемы, которые раньше требовали трехмесячной работы троих человек, теперь, с помощью новой вычислительной машины, решались всего лишь за десять часов. Это имело большое значение для разработки водородной бомбы».
Счетная машина сделалась подлинным героем в работе по изготовлению бомбы. Ей дали собственное имя. Фон Нейман всегда увлекался разными каламбурами и шуточками. Когда он представил Комиссии по атомной энергии свою машину под «благозвучным» названием «Математический анализатор, числовой интегратор и вычислитель», то никто не заметил ничего необычного в таком наименовании, за исключением того, что оно звучало слишком торжественно для повседневного употребления. Но затем оставили только начальные буквы слов и получили таким образом сокращенное наименование «МАНИАК». Работа коллектива Лос-Аламоса с «МАНИАКом» проходила со значительно меньшими трениями, чем с другим великим «мозгом», Эдвардом Теллером. Не сумев найти себе достойного применения во время второй мировой войны, он теперь постоян но старался навязать директору лаборатории Брэдбюри свои темпы и методы. Теллер намекал влиятельным друзьям в Вашингтоне, что руководящие работники на столовой горе в значительной мере все еще придерживаются оппенгеймеровских взглядов и больше тяготеют к производству атомных бомб, чем к разработке водородного оружия. Из недовольства Теллера возникла идея о строительстве второй лаборатории ядерного оружия специально для создания термоядерной бомбы, где хозяином был бы сам Теллер. Эта идея встретила благоприятное отношение в Военно-Воздушных силах. К тому времени (1952 г.) в авиации опасались, что придется разделить монополию на использование атомных бомб с другими родами войск, в частности с армией. Генеральная консультативная комиссия, возглавляемая Оппенгеймером, несколько раз отвергала идею о строительстве второй лаборатории. Но летом 1952 Комиссию перехитрили: началась подготовка к расширению небольшой лаборатории, которую до этого использовали лишь от случая к случаю для исследовательских работ Калифорнийского университета.