Ярче тысячи солнц

Юнг Роберт

Робб. Сбрасывания атомной бомбы?

Оппенгеймер. Да. Но я не подтвердил их.

Робб. Вы имеете в виду, что, работая в течение трех или четырех лет днями и ночами, работая, как это следует из вашего ответа, почти блестяще, над созданием атомной бомбы, вы затем стали приводить доводы против ее использования?

Оппенгеймер. Нет. Я не приводил доводов о том, что ее не следовало бы использовать. Военный министр запросил меня о мнениях ученых. Я изложил доводы против и доводы за.

Робб. Но вы поддерживали применение бомбы против Японии, не так ли?

Оппенгеймер. Что вы имеете в виду под словом «поддерживал»?

Робб. Вы помогали выбрать цель, не так ли?

Оппенгеймер.

Я выполнял свою работу. В Лос-Аламосе я не находился в положении человека, определяющего политику. Я обязан был делать все, что мне предложили бы, включая и изготовление атомных бомб различных конструкций, которые я считал технически выполнимыми.

Робб. Вы могли бы сделать и термоядерное оружие, неправда ли?

Оппенгеймер. Нет, не мог.

Робб. Я не об этом спрашиваю, доктор.

Оппенгеймер. Я мог бы работать над ним.

Робб. Если бы вы открыли секрет термоядерного оружия в Лос-Аламосе, вы поступили бы так. Если бы вы могли открыть его, вы бы так и сделали, не так ли?

Оппенгеймер. О, да.

В 1954 г., 22 апреля, Оппенгеймеру исполнилось 50 лет. При нормальных обстоятельствах такой день был бы большим праздником для преуспевающего ученого. Но это был день суда. На второй неделе процесса допрашивали многочисленных свидетелей. Все их выступления были полны похвал Оппенгеймеру. Они отмечали его энергию, его организаторские способности и его лояльность.

Часто во время многочасовых допросов свидетелей Грэем, Роббом и адвокатом Оппенгеймера, обычно когда допрос уже подходил к концу, вмешивался профессор Ивэнс и задавал вопрос, относящийся к характеру и привычкам допрашиваемого. Так он поступил и в это утро.

Преемник Оппенгеймера в Лос-Аламосе Брэдбюри сидел на кожаной кушетке. Ивэнс обратился к нему с вопросом..

Д-р Ивэнс. Не думаете ли вы, что ученые, как правило, бывают людьми со странностями?

Брэдбюри. Ученые тоже люди… ученый хочет знать. Он хочет знать правильно и точно…. Поэтому, я думаю, вы, вероятно, найдете среди людей, одаренных большим воображением в области науки, личности, которые страстно хотят заглянуть и в некоторые другие области с таким же интересом. Они стремятся проверить и убедиться, без предвзятых суждений в правильности или неправильности того, что именно данная константа, данная кривая или функция являются единственно верными.

Я думаю, что такое стремление открывать новые области, по-видимому, характерно. Если это делает ученых странными, то, по-моему, это весьма положительная странность.

Д-р Ивэнс. Вы не поступали так, неправда ли?

Брэдбюри. Ну…

Д-р Ивэнс. Вы отдаете дань увлечению рыбной ловлей или чему-нибудь в этом духе?

Брэдбюри. Да, у меня есть некоторые увлечения. В те дни я как физик-экспериментатор всецело был поглощен результатами своих исследований.

Д-р Ивэнс. Но это не делало вас странным, не так ли?

Брэдбюри. Об этом я предоставляю судить другим?

Д-р Ивэнс. Люди более молодые иногда допускают ошибки, не так ли?

Брэдбюри. Я считаю это неотъемлемой частью процесса роста людей.

Д-р Ивэнс. Думаете ли вы, что доктор Оппенгеймер допускал некоторые ошибки?

Таким образом, снова вернулись к главному объекту всех дебатов — Роберту Оппенгеймеру. Он сидел и слушал с лицом, похожим на маску.

Заявлений, сделанные в комнате 2022 в период между 12 апреля и 6 мая 1954 г., характеризуют не только историю жизни одного человека, но также и историю целого поколения ученых-атомников. На процессе все увидели их безмятежную молодость, их отвращение к диктатуре, увидели их ослепление величественным характером своих открытий, славой, которая грозила им гибелью, поняли всю тяжесть ответственности, лежавшей на них, к которой они не были подготовлены, их безвыходную запутанность и глубокое страдание. В этой небольшой комнате решалась не только судьба Роберта Оппенгеймера. Дебаты касались всех новых нерешенных проблем,

с которыми начало атомного века поставило ученых лицом к лицу. Был поднят вопрос о новой роли ученых в обществе, об утрате ими тех глубоко укоренившихся этических представлений, на почве которых раньше развивались все науки.

Вопросы, которые задавал на процессе доктор Ивэнс, казались незначительными и не относящимися к сути дела Оппенгеймера. Но в действительности они имели глубокий смысл. Каков истинный характер нового героя нашего времени, ученого, столь могущественного и все же столь беспомощного? Эксцентричный профессор-химик, неизменно человечный даже будучи членом официальной Комиссии по расследованию, возможно, выступал от имени миллионов рядовых граждан, которые, как он смог почувствовать, смотрели на него со смесью восхищения и страха. «Являются ли ученые людьми со странностями?»— незамысловатые вопросы такого рода, ставившиеся Ивэнсом, были в действительности эхом миллионов голосов встревоженных людей, которые хотели слышать от ученых ответы на такие вопросы: «Являетесь ли вы такими же людьми, как и мы?», «Скажите нам, чего вы в действительности добиваетесь?». Ученые-атомники, дававшие поочередно показания перед этой комиссией, фактически сами находились перед лицом правосудия. И критический вопрос, на который им предстояло ответить, заключался не в том: «Были ли вы лояльны по отношению к государству?», а в том: «Были ли вы преданы человечеству?»

Падение Оппенгеймера официально узаконили решением, которое было принято Грэем и Морганом. Ивэнс голосовал за восстановление допуска ученого к секретным сведениям. Решение было окончательно ратифицировано отклонением апелляции Оппенгеймера Комиссией по атомной энергии. Только один член Комиссии — Генри Д. Смит — голосовал за удовлетворение апелляции ^[42] .

С этого момента Оппенгеймер начал новое восхождение к другим высотам в более чистой атмосфере. Освобожденный от бремени официальных обязанностей, Оппенгеймер посвятил себя работе по руководству Институтом перспективных проблем.

42

Комиссия записала: «Подводя итог, мы старались охватить всю проблему в целом, а не рассматривать ее расчлененно, занимаясь каким-либо периодом жизни доктора Оппенгеймера или отдельно рассматривая вопросы о его лояльности, характере и связях.

Однако наиболее серьезный вывод, который Комиссия сделала в результате всего рассмотрения, связан с нелояльностью доктора Оппенгеймера по отношению к своей стране. Мы уделили особое вни-мание этому вопросу и пришли к выводу, который должен успокоить народ нашей страны, — Оппенгеймер является лояльным гражданином. Но если бы все состояло только в этом, мы могли бы восстановить его допуск.

Однако мы пришли к заключению, что восстановление его допуска не в интересах Соединенных Штатов, и поэтому мы такой рекомендации не даем.

При вынесении решения мы руководствовались следующими соображениями:

Поведение доктора Оппенгеймера и его связи являются проявлением серьезного игнорирования требований системы безопасности. Мы считаем это его уязвимым местом. Подобные настроения могли бы затронуть интересы безопасности страны. Поведение доктора Оппенгеймера по вопросу о водородной бомбе весьма сомнительно, чтобы разрешить ему участвовать в будущем в правительственных программах, относящихся к обороне страны. Мы с сожалением отмечаем, что в отдельных случаях доктор Оппенгеймер был не откровенен перед Комиссией.

Почтительно представляем на рассмотрение

Гордон Грэй, председатель. Томас А. Морган

Эдвард Теллер, единственный из известных ученых, выступал против Оппенгеймера и, таким образом, в значительной степени способствовал низвержению своего соперника. В первые месяцы после процесса Оппенгеймера коллеги обращались с Теллером как с прокаженным или, еще хуже, как с правительственным доносчиком, в присутствии которого нельзя откровенно разговаривать. Теллер потребовал, чтобы ему дали возможность защитить свою позицию перед собранием коллег по Лос-Аламосу. Его выслушали при ледяном молчании.