Яркими красками по небу
Шрифт:
Невеста, б***ь... Вот вырвать тебе бы твой язык е***ий, Артемушка!..
Вдруг шорох где-то сбоку... Долгие, бесящие, выматывающие минуты интриги.
Ну, с*ка, если это Кисель - я прям сейчас врежу ему в морду, матом обложу... и нахрен пошлю... с его этими заявами. Пусть на своих овец клеймо ставит, а не на меня: как была ничьей, так и останусь - а не, б***ь, НЕВЕСТА!
Еще миг - и сама не поверила своим глазам. Вернее, думала - в темноте и от хмеля в голове, что привиделось. Оцепенела, боясь даже моргнуть – словно от того
Шаг ближе:
– Еще одной не найдется?
Нервически сглотнула я слюну. Не сразу сообразила. Секунды - и лихорадочно, конвульсивно зашевелилась, задергалась, доставая из кармана пачку, зажигалку. Тотчас протягиваю. Неспешно берет трофеи.
Прикурил. Слегка медля, присел на бревно рядом. Взгляд пред собой. Затяжка - и закусил губу - слежу за его лицом (насколько это было возможно в тусклом свете луны).
– Не страшно?
– взмахнул рукой на окружающую чащу.
Молчу. Отвожу взгляд.
Внезапно пристыжено рассмеялся и, прокашлявшись, сплюнул:
– Не люблю баб, которые смалят.
Поморщилась я, подавляя язвительный смех.
Прожевала грубость:
– Не люблю мужиков, которые женщин бабами называют...
Тихо захохотал. И вновь затяжка...
– Когда ты собиралась мне рассказать?
– Что?
– удивленно устремляю на него взор.
Поддается. Глаза в глаза:
– Что у вас... всё серьезно.
Скривилась раздраженно я. Отвожу очи в сторону:
– Да них*ра у нас не серьезно! Борь! Сколько уж можно повторять?!
– отчаянно, едва не плача.
Хмыкнул:
– Ну, он... там совсем иное заливает. Едва ли не имена вашим детям уже придумывает.
– От, б***ь!
– не сдержалась. Сплюнула. Еще затяжка - и бросить на землю бычок, затоптать ногой. Шумный выдох. Закусить на мгновение губу.
– Пусть болтает. Что уж... сегодня я ему сделаю - поди, его день.
– Но, - немного помолчав, вдруг продолжил Кузнецов: - Так-то я видел вас... у него в кабинете, - затяжка, выдох.
– И что?
– дерзко, с вызовом гаркаю я. Глаза в глаза. Не выдерживает первый, отводит взгляд.
– И ниче...
– злобно; и снова тягучая тишина минутами.
– Гляди, до сих пор у себя хранит... твои красные труселя, или что там было?
– И ты хочешь?
Мигом выстрелил взором мне в очи.
– Лесь!
–
Первым на ноги сорвался Борис, а за ним и я.
– Иду!
– кричу, дабы тот идиот (а судя по голосу... все же Кисель) не пришел сюда и не обличил нас обоих. Но едва шаг, как тут же обмираю, не оборачиваясь: - Не думала, что ты... такой трус.
– Я не трус, - тотчас, вдогонку, отчего движение мое - фальстартом.
– Просто принцип: с чужими бабами не вожусь, и у других не отбиваю, особенно, у друзей.
– Даже если... очень хочется?
– оборачиваюсь. Пристальный, многозначительный взгляд в очи: - ... обоим?
Резвое, уверенное, жестким приговором:
– Даже если.
***
И вновь сесть за стол. Вот только вместо ненависти и напряжения между нами с Кузнецовым пролегла... обида. Причем обоюдная...
Реже взгляды, но боли - не меньше.
То и дело, что молча грызем свою еду да заливаем одну горечь - другою.
Вдруг движение - и нагло, смело, откровенно обнял меня за талию Кисель. Прижал к себе. А-ля... невзначай. Сидит, лыбится, о чем-то дальше ведет беседу с друзьями.
А меня - словно током, словно высоковольтным проводом обмотали - прожигает, прям трясет уже от неприятия, от бешенства. Вмиг приблизилась - и грубо, гневно зарычала без стыда на ухо:
– Р-руку убр-рал!
Резво обернулся. Лицо исказило удивление:
– Лесь, ты чего?
– казалось, искренне поразился.
– А ты догадайся, - все так же шепотом, но жестко, отчетливо, дабы (если что, то) прочел по губам.
Нервически сглотнул слюну. Скривился в поражении.
Попытка натянуть лживую личину радости. Обернулся к своим.
Смеется за компанию с ними над недавно брошенной шуткой.
А я жду - просто закипаю уже от ярости.
Секунды - и поддается: покорно убирает руку. Локти на стол - и дальше жевать своего угря.
– А помните, - охрипло, вяло, сражаясь с внутренней бурей, - как лет десять назад вы в Васильково ездили?
– А-а-а!
– вдруг выкрикнул кто-то из мужчин, сидящий где-то вдалеке.
– Это когда мы еще Ерему вызывали?
– Ага, - ржет Киселев.
– И Борян толпень местных аборигенов размотал.
Захохотали вдруг некоторые, видимо, смакуя воспоминаниями.
Мигом перевожу я взгляд на Кузнецова.
Сидит, грузится. А на лице - ни грамма улыбки или участия.