Ярлыки
Шрифт:
– Гордиться? – Повторила Корал, повернувшись к зеркалу на стене и откидывая волосы со лба. – Я должна гордиться меткой, которую я теперь ношу, как племенная кобыла?!
– Да ты ненавидела Майю еще до того, как у тебя появился этот чертов шрам, – ответил ей Уэйленд. – Слава Богу, что у нее всегда был я. Я ей буду помогать!
– Если хочешь, ты можешь официально удочерить ее, – пожала плечами Корал. – Но только теперь я тебе больше не помощница! Я выкинула рекламу Филиппа Ру из журнала и смогу сделать то же с «Хедквотерз».
– Но тогда не
Корал сухо кивнула ему, когда он закрывал за собой дверь.
От ярости Уэйленд почти пробежал весь короткий путь от ее дома до своего. Не успев раздеться, он уже позвонил Колину Бомону.
– Колин, – сказал он, – ты мне просто не поверишь! – Будучи в подпитии, он несколько драматизировал свою ссору с Корал. – Представляешь, «Хедквотерз» практически выплачивает ей жалование – мы даем ей столько нашей рекламы. Я так взбесился, когда уходил от нее, что мне хотелось пойти в ближайший бар и затеять с кем-нибудь драку!
– Я рад, что ты не стал этого делать, – пробовал успокоить его Колин. – Итак, война объявлена!
– Ты постарайся некоторое время «позаботиться» о Корал. Я гарантирую тебе все права на это!
Из-за ссоры Рождество в этом году прошло весьма тихо. Уэйленд и Майя пригласили Колина к себе. Но все волновались по поводу праздничного номера «Дивайн» за январь 1967 года. Его назвали поворотным пунктом в журналистике моды. Номер был быстро распродан и стал ценностью для коллекционеров. Для этого номера Эйвдон прочесал все улицы Лондона и заставил позировать себе декадентов-аристократов в парчовых жилетах с бахромой и черных атласных широких брюках.
Мик Джаггер на фото получился с ужасающей ухмылкой – он нахмурился при виде камеры. В Нью-Йорке люди из «Энди Уорхол Фектори» позировали обнаженными, глядя через плечо в камеру. Было объявлено, что на Бродвее пройдет ревю с голыми участниками. Корал просто цвела. У нее не было времени заметить, что Уэйленд уже больше не общается с нею. Она была слишком занята, чтобы посещать открытия галерей искусств; не ходила на генеральные репетиции пьес, идущих вне Бродвея, на всякие «хэппенинге» и показы мод, которые следовали один за другим.
Одна из ее самых тощих моделей как-то упомянула доктора Роббинса с Парк-авеню, который делал ей уколы, чтобы у нее хватало энергии вести активный образ жизни. Когда к ней пристали с вопросами, что же именно ей кололи, она небрежно обронила:
– Ах, ну вы знаете, комплекс витаминов «В».
Так как никто на свете не представлял, что такое «комплекс витаминов «В»», все сделали вид, что поняли.
После первых уколов Корал летела обратно в журнал – она смогла организовать колоссальное количество статей. Она развила бешеную энергию, подгоняла фотографов, заинтересовывала авторов. Все сразу обратили на это внимание, и начались сначала незаметные и неопределенные намеки. Ей настолько понравилось действие уколов, что она стала ежедневно перед работой
Доктор Роббинс был быстрым, нервным человечком с гривой белых волос. Ему было около пятидесяти лет. Он поставил себе задачу, как он говорил, «спасти мир от потери энергии». Никого не волновал тот факт, что его лечение привлекало только известных людей из мира моды и журналистов. Иногда вдруг к нему являлся какой-нибудь молодой гений бизнеса или светская львица. В роскошной приемной, где стояли кресла из металла и замши, Корал старалась ни на кого не обращать внимание и не снимать свои темные очки от Живанши. Иногда ей приходилось ждать укола до получаса. Один раз во время ожидания открылась дверь и вошел Элистер. Они посмотрели друг на друга. Он сел рядом с ней и начал нервно барабанить тощими пальцами по спинке кресла.
Наконец он наклонился к ней и протянул руку.
– Элистер Брайерли, – представился он, сняв свои темные очки и целуя руку Корал. – Я работаю с Маккензи Голд.
– Да, конечно, – пробормотала Корал. Она не стала снимать свои очки.
– Вам тоже нравится, как они на вас действуют? – тихо спросил он.
– Что? Уколы комплекса «В»? Они просто чудо!
– Мои поздравления по поводу вашего последнего номера. Маккензи понравилось, как вы использовали ее ансамбли. Мы не часто видим вас в свете. Вы уже больше не посещаете клубы?
– «Дивайн» – это ревнивое чудовище! – ответила она. – На него уходит все мое время!
Ее пригласил ассистент доктора, и Корал вежливо простилась с Элистером. Они были так смущены тем, что встретились именно здесь, что никому ничего не рассказали. Но, как всегда случается, их заметили разные люди, находившиеся в приемной, и начались разговоры о них среди приятелей и в модных кругах.
Башня из слоновой кости, возведенная Корал, все еще усердно посещалась самыми важными в бизнесе моды людьми.
Хуберт де Живанши, будучи в городе, проводил с ней время. Он приводил с собой свою музу – Одри Хепберн. Ив Сен Лоран приезжал со своим менеджером Пьером Берже. Все враги Корал сразу же прощали ее, как только она писала о них в «Дивайн». Так всегда делались дела в мире моды.
– Но все равно, дни ее власти сочтены! – сказала Донна Хэддон, разговаривая по телефону с «Лейблз». – Я думаю, что она продержится не более шести месяцев, если не изменит свою политику.
– Вы считаете, что настало время напечатать то, что мы знаем о ней? – спросил Говард Остин.
– Вперед! – ответила ему Донна Хэддон.
– Анаис Дю Паскье! – говорила Корал в телефонную трубку. – Кто-то должен знать, кто она такая!
– Простите, миссис Стэнтон, – быстро ответил ей помощник ассистента по связям с прессой из «Хедквотерз», – мы не можем предоставить вам возможность взять интервью у мадемуазель Дю Паскье. Она почти все время находится в Париже.
– Ну, что ж, позвоните мне сразу же, как только она окажется у нас в городе, – приказала Корал. – Мне нужно эксклюзивное интервью с ней.