Ярмарка невест

Герн Кэндис

– Откуда вы знаете, умирает ли больной от болезни, или от слабости, которая одолела его после кровопускания и не дает бороться с болезнью? Моя мама... – Верити на минуту замолчала, потом глубоко, прерывисто вздохнула и продолжила: – Моей матери исполненные благих намерений врачи пускали кровь до тех пор, пока не уморили. У нее было воспаление легких, и ей не давали восстановить силы, а пускали кровь снова и снова, до тех пор, пока от бедной женщины ничего не осталось. Да, она, наверное, все равно умерла бы, но никто не сможет меня убедить в том, что постоянные кровопускания не ускорили ее смерть.

Громкие

рыдания Гонетты прервали эту замечательную речь.

– Значит, Дейви умрет? – причитала она. – Если доктор приедет и пустит ему кровь, то Дейви в конце концов умрет?

Верити через плечо Гонетты посмотрела пря-мо в глаза Джеймсу. Она приподняла брови и глянула на него так, словно перекладывала на его плечи обязанность ответить. Если он сейчас позволит доктору сделать Дейви кровопускание, а мальчик в результате умрет, Джеймс вновь окажется злодеем. На него ляжет вина в смерти еще одного ребенка. Видит Бог, ему этого совсем не хочется. Пусть эта самоуверенная маленькая ведьма берет на себя ответственность за то, что произойдет.

– Кузина, – проговорил Джеймс, отвесив Верити поклон, – в таком случае я полагаюсь на вашу осведомленность в этом вопросе.

Верити на мгновение смутилась, затем обратила свое внимание на Гонетту.

– Я не считаю удачной мысль пустить Дейви кровь, – сказала она. – мы сначала дадим лечебным свойствам трав время проявить себя в полной мере. Если улучшения не произойдет, тогда можно будет обсудить с врачом, что делать дальше.

– Значит, вам придется остаться, мэм, – сказала Гонетга, – чтобы убедиться, что все делается правильно?

Ну вот! Гонетта все-таки провела ее. Джеймс догадывался, что Верити не терпелось уехать, но уехать теперь было бы равносильно проявлению равнодушия к больному. На подвижном лице Верити поочередно отразились беспомощность, разочарование, гнев и, наконец, покорность. Хорошо, она останется.

Джеймсу следовало бы радоваться. Он мог легче проследить за ее благополучием, если она останется в Пендургане. И как она смеет нападать на него за то, что он вовремя не послал за врачом, если сама собиралась со спокойной совестью уехать и сейчас, быть может, находилась бы уже в дороге?

– Хорошо, – сказала она наконец, тело ее обмякло под тяжестью принятого решения.

Глубокое разочарование непролитыми слезами светилось в темных глазах.

– Хорошо. Я пока останусь. Но только до тех пор, пока Дейви не поправится.

– О, спасибо, мэм! Спасибо. Мама будет так счастлива! Но вы должны побыть здесь подольше, чтобы успеть научить нас обращаться с растениями. Я думаю, тут найдутся и другие люди, которым понадобится ваша помощь. Вы не знаете, есть ли какой-нибудь способ помочь негнущимся суставам?

– Ну да. Есть...

– Тогда вы, конечно, сумеете помочь бабушке Пескоу, которая иногда не может из-за суставов и шагу сделать. А с желудком? С желудком вы тоже можете помочь?

– Есть травы, которые помогают при раздраженном желудке, но...

– Значит, Хилди Спраггинс тоже понадобится ваша помощь, потому что желудок иногда страшно ее беспокоит. А как насчет ожогов, порезов, синяков, растяжений связок, нарывов и мозолей и колик?

Верити вздохнула:

– Лекарства из трав могут помочь

во всех этих случаях, но...

– Ну вот, всегда есть кто-нибудь, у кого что-то неладно, – сказала Гонетта. – Здесь найдется уйма народу, кого вам придется учить, правда? Может понадобиться много времени.

Джеймс удивлялся, где эта молоденькая девушка научилась так манипулировать людьми. Она буквально пришпилила Верити к стене.

Ему все это показалось бы забавным, если бы не охватившее его внезапное беспокойство, тревожащее не меньше, чем болезнь Дейви. Верити насильно принудили на неопределенное время остаться в Пендургане. Она казалась такой же растерянной, как и Джеймс, и рассеянно кусала ноготь. Две глубокие складки пролегли у нее на лбу.

– Ну как? – не отставала Гонетта. – Вы останетесь?

Верити вскинула руки в знак покорности судьбе. В глазах ее было выражение, какое бывает у солдата, укладывающего свое обмундирование перед вынужденным отступлением.

– Хорошо, – сказала она. – Я согласна остаться, но только до тех пор, пока Дейви поправится, а я научу тебя и твою мать обращаться с некоторыми травами. Если, – добавила она многозначительно, глядя прямо в глаза Джеймсу, – его милость не возражает.

– Вы знаете, что можете оставаться здесь столько, сколько захотите, кузина, – ответил Джеймс. Несмотря на волнение, голос его прозвучал на удивление спокойно. – Я вам уже говорил.

Верити едва удалось скрыть презрительную улыбку. Она снова склонилась над грядкой с растениями.

– Давай возьмем с собой немного иссопа, – сказала она Гонетте. – Твоему брату скоро понадобится еще.

Джеймс протянул ей перочинный нож. Верити срезала несколько стеблей иссопа и быстрой походкой направилась на кухню, увлекая всех за собой.

Джеймс прислонился спиной к стене рядом с очагом, скрестив руки на груди, и смотрел, как Верити учит Гонетту обращаться с травами. У Джеймса не было никаких причин стоять и смотреть, у него было много работы в имении, кроме того, надо было проверить новый насос в Уил-Деворане. В общем, он знал, что ему как можно скорее следовало уйти прочь от Верити Озборн и держаться от нее подальше. Однако что-то в ней вызывало его любопытство. Что-то большее, чем ее женская привлекательность, но Бог знает, что же это было. Губы Джеймса кривились в усмешке при мысли о том, что от самого отъявленного негодяя Корнуолла именно этого и следовало ожидать: вожделения к совершенно случайной женщине, появившейся в его владениях за последние шесть с лишним лет.

Ему вообще не следовало интересоваться ею. Это могло принести только неприятности. И все же Верити заинтриговала его.

Джеймса всегда влекло к мягким, хрупким, женственным особам, по отношению к которым он мог бы чувствовать себя защитником. Ровена была как раз такой женщиной: светлая и нежная, как майский цветок.

В Верити как раз не было такой мягкости. Хотя обстоятельства их знакомства давали Джеймсу право чувствовать себя ее покровителем, Верити этого чувства не поощряла. Несмотря на свою неуверенность и страх, она проявляла замечательное самообладание в том, как прекословила ему, как восприняла неизбежное решение остаться. Возможно, это было не мужество, а просто гордость.