Ярмо Господне

Катавасов Иван

Первичным же, на мой взгляд, предстает материализм как мировоззрение и примитивное недоразвитое постижение реального бытия. Тогда как идеализм вторичен, являя собой более высокую и развитую методу познания. Сначала было тело, и лишь затем в него была вложена разумная душа. Поэтому методом наименьшего сопротивления недоразвитому человеческому самосознанию намного проще объяснять материалистически окружающее его мироздание.

Этот первичный первобытный материализм мы и в фольклоре находим. Среди прочего, народные поговорки очень даже справедливо уверяют нас: под лежачий камень вода не течет, а катящиеся камни мохом не обрастают.

В

первом ограниченном единомоментном приближении к реальности это вроде бы так. Но едва ли такой примитивный материализм соответствует реальности в пространстве-времени, достаточно протяженном и сложном. И вода подмывает камни, и разная микрофлора нередко присутствует на камнях, катящихся с горы.

Так для простодушных доисторических материалистов, уверенных в том, будто бы земля плоская, линия горизонта становилась суеверной мистической чертой, но отнюдь не эмпирическим свидетельством кривизны земной поверхности. Или же элементарный здравый смысл диктовал нашим славянским пращурам не углубляться в непостижные уму сложности и по-простому этимологически прозрачно назвать видимое пространство окоемом.

Гораздо проще изначальным материалистам казалось объяснять мироздание с помощью набора вещественных аналогий. Таким нехитрым логическим способом радуга превращалась в небесный мост, дивные ворота, невзирая на тождественное явление радужного свечения атмосферного воздуха у водопадов. Если солнце им представлялось движущимся по небосводу, то, значит, некое горнее существо катит там наверху на сверкающей колеснице либо плывет себе с востока на запад на золотой ладье. А ветер возникает из-за того, что-де колоссальная птица Гаруда машет километровыми крыльями.

Любое порядком сложное и малопонятное приземленному здравому смыслу явление природы материалистам свойственно схематично объяснять предметными аналогиями бытия. Стало быть, развивавшиеся в примитивной форме как бы естественных религий языческие суеверия, близкие к ним волховские заблуждения и более ранний шаманизм — суть комбинации произвольных катафатических аналогий, исходящих из вульгарного материализма. Они опираются лишь на прямое восприятие ограниченных органов чувств человека, убогий рассудок, не далеко ушедший от животного, и легкое скольжение ума по поверхности сложнейших явлений, доселе остающихся малопознаваемыми в наши времена довольно продвинувшихся естествознания, техногностики и теологии.

Я в какой-то мере солидарен с техногностиками, утверждающими, что Господь Вседержитель вкладывал разумные души в неразумные тела человекообразных с целью подвигнуть одушевленных Им гоминидов на путь интеллектуального когнитивного прогресса и ментальной гносеологической эволюции. Так как познавая расширяющуюся Вселенную, какая бы энтропия ей ни угрожала, человек разумный познает Бога с большой буквы.

Возможно, познание путей Господних и методов контроля Его над всем сущим, — духовным и материальным, — предопределены постулированным сходством разумных душ наших с идеальным всеблагим апокалиптическим образом Божьим.

Невзирая на то, reservatio mentalis, для истинно верующих апокалипсис есть не более, чем благодатное откровение, ниспосланное свыше. А упомянутое нами духовное сходство и, вероятно, генетическое сродство человека с Богом вовсе не предполагает непременное наделение Его человекообразным телом, если не идет речь о Христе Спасителе и трансцендентном таинстве Боговоплощения в кенозисе.

Истинная вера, — вам, дама-неофит, должно быть это

известно из античных «Мистерий Эпигнозиса», — зарождалась и развивалась наряду с натуралистическими языческими верованиями. Причем возникли последние отнюдь не из-за животного ужаса перед непознанными и устрашающими грозными явлениями земной природы, как лжеименно веками проповедуют атеисты и агностики, выдавая свою боязнь собственную, иррациональную и суеверную, за всеобщее явление от ветхого Адама до наших дней.

Достаточно сказать, что древние греки ничуть не боялись Зевса с его молниями. Да и римляне не впадали в массовую панику по случаю обыкновенной весенней грозы. Тот же XII римский легион почти пять столетий носил почетное звание Fulminata, а именно — облагодетельствованный молнией.

Толпы индусов не валились как снопы ниц, не тряслись от ужаса, слыша громовые раскаты ваджры бога Индры. Викинги нисколько не страшились громовержца Тора и его молота. Не теряли чувств от страха и наши с вами славянские пращуры, отождествляя молнию с идолищем Перуном.

Природных божеств в пантеоне натуралистических религий, включая и обожествленных животных, древние люди нисколько не пугались до дрожи в коленках. Суеверно опасались их, не без того, но не паниковали. Об этом свидетельствуют как мифологические и литературные античные источники, так и прорицания наскальной живописи, сделанной в виде писаниц, петроглифов в более ранние палеолитические эпохи.

Ну не боялись троглодиты своей, как многие из них думали, благой матери-природы, и все тут! Иначе бы неоткуда у дикого пещерного человека взяться концепции-архе об изначальном природном Добре. Напротив, громы и молнии они прагматически принимали как благостыню свыше в виде небесного огня, затем бережно поддерживаемого для защиты от диких саблезубых зверей, обогрева пещеры и приготовления вкусной и здоровой пищи.

Божественный дар с небес есть благо, а не проклятье в упрощенном понимании материалистов и прагматиков.

Истинного страха Божия и в сравнительно цивилизованной античности знать не знали. Не ведали о нем по большому счету и ветхозаветные язычники-иудеи, поклонявшиеся языческому храму царя Соломона вкупе с неизреченным тетраграмматоном Яхве.

Нынешний догматический тезис «блажен муж, бояйся Господа» обрел религиозное обоснование спустя многие века вследствие воздействия эсхатологической пропагандистской литературы, будучи интеллектуальным продуктом намного более развитой катафатической теологии в христианстве, а также ее заимствовании в средневековых канонах иудаизма и мусульманства, разработанных как теистические религиозные доктрины.

Хотя, как вы знаете, страх перед гневом неведомого неизреченного божества впервые проявился у наших предтеч — языческих Архонтов Харизмы, когда перед ними встала кошмарная дилемма обретения разумного соотношения естественного и сверхъестественного, рационального и сверхрационального. До обращения в христианство эти страшные дихотомические апории разделения и объединения сущего для них оставались онтологически неразрешимы в рамках примитивного орфизма…

…Задолго до античных харизматиков дала о себе знать дихотомия религии и магии. Примерно за семь тысячелетий до нашей христианской эры от первобытных материалистических верований начали понемногу отпочковываться собственно магия и колдовство. Кое-где они вылезли из первобытного шаманизма и поганского волховства позднего каменного века у недоразвитых или одичавших народностей.