Ярополк

Бахревский Владислав Анатольевич

Жрецы на вершине горы расступились. Раздался нарастающий топот, нутро земли загудело. По вершине горы мчался белый, сияющий на солнце конь.

Край скалы все ближе, ближе, и все яростнее скок! И было видно снизу – подковы золотые.

Баян узнал: это был конь, который ласкался к нему.

Тоненький крик взметнулся в небеса, но было поздно. В то же мгновение конь прянул в небо. Грива на нем стала дыбом, хвост потянулся, как перистое облачко. Дивный скакун не закувыркался в воздухе, он летел, может, и не ведая, сколь жестоко примет его тяжкая земля.

Гора скрыла падение.

Удара тоже не слышали. Запел хор. Медноголосие волхвов посеребрили альты отроков, и алмазными просверками вспыхивали дисканты Баяна и Горазда. Звуки удесятерялись скалами, и людям чудилось – поют земля и небо:

– В жертву жертве жертвой воздали Сварог и Род по обряду первых жертводаяний. И стала жертва владычить над Сварогом и Родом и дивно расплодилась.

В это время по долине погнали табуны коней, стада коров, овец и коз бессчетно.

– Любо! – крикнул князь Святослав.

– Любо! Любо! – подхватил народ, радуясь обилию скота.

Волхвы выждали и снова запели:

– Как Сварог и Род свершали жертву пред единым богом, перед жившими прежде них, бессмертные бессмертным с бессмертной мыслью, так и мы да будем жить на вышнем небе, да вострепещут наши сердца на восходе солнца.

К жертвеннику подвели золотого коня, Баян такого и не видел. Коня закололи. Текла кровь по желобу вокруг жертвенника, запылал огонь.

Благомир с верховными жрецами осмотрел внутренности коня, и только потом расчлененную конскую тушу отдали пламени.

– Скажи нам, волхв, что ожидает нас? – спросил Святослав Благомира.

Любое слово в священном месте, сказанное даже шепотом, звучало явственно.

Благомир встал перед народом. Волхвы сняли с него пурпурный плащ, облачили в белый. Сняли пурпурные чеботы, надели белые. На голову возложили золотой обруч с двумя вздыбившимися конями.

Благомир поднялся на белый, торчащий, как палец, камень. Воздел к небесам руки. Концы плаща, прикрепленные к запястьям золотыми браслетами, стали как крылья.

– Доля волхва Сварога говорить истину.

– Говори! – крикнул Святослав.

– Впереди, князь, у тебя великие войны и великая слава… Но то впереди. Уже у самого горизонта клубится тьма. Туча закроет небо, а дождь не прольется, ибо в ноздрях моих запах дыма, в ушах – плач плененных, в сердце – боль по зарезанным.

– Кто враг? Кто?! – закричал Святослав.

– Хазары, хазары! – зашумел народ.

– Хазары, – сказал Благомир.

Святослав вскочил со своего места, взбежал на камень, потеснив Благомира.

– Я клянусь вам, русичи! Сварогом, Родом, жертвенным огнем! Как только княгиня Ольга, моя мудрая мать, отдаст мне узду власти, я пойду на Хазарию. Хазария станет – пепелищем.

– Когда ждать хазар-то?! – кричали встревоженные люди.

– Не завтра. Перезимуете с миром, – сказал Благомир.

Вдруг загрохотал камнепад. Может быть, это падали камни с душ: не завтра беда, и ладно.

Пир во славу Сварога, в память Рода и пращуров устроили на лугу возле кургана, малоприметного от древности. Потешить народ вышли отроки-селяне. Рубились деревянными мечами. Самого лучшего, победившего всех, князь Святослав взял в свою дружину.

Гусляр-пастух,

учивший Баяна игре, спел, славя народ, про оратая:

Оратай-то орет да посвистывает,У оратого сошка поскрипывает.У оратого сошка красна дерева,А омешики серебряные,А присошечек красна золота…

У княжеского гусляра иные были песни: о битвах пращуров, о седой старине, о временах незапамятных. Пел о море Восточном, о соленом, жить бы там поживать – вода не пришлась по вкусу боевым коням. Пел о дивном Белом царстве, о чародеях-витязях. Не мечами рубились, не копьями сшибали с коней. Разили словом. Слово было мечом, и слово было щитом. Слово вздымало бурю, и слово бурю укрощало. Пел гусляр о могучих князьях, покоривших все земли, все царства. Щеки у Святослава пылали, вздыхал он, обремененный жаждой испытать дедовские походы.

Поднимал князь чашу во славу славных людей. Их кровь в сердце стучит, зовет изведать, что там, за далью-то. Славные люди по земле хаживали, как по избе. Другую чашу пил Святослав за дедушку Рода, в уделе которого не было ни углов, ни межей. Третью – за здоровье дружинушки хороброй.

Благомир шепнул Баяну:

– Смотри и помни. Поднимает князь чаши полные, да не пьет досуха, губы мочит в пене. Се князь – не пропьет ума, не остудит сердца – питьем.

Княжич Ярополк под долгие сказания гусляров, под звоны и рокоты струн прикорнул, положа голову на кулачок. Все проспал.

Подносили князю заговоренный меч, острый, будто жало пчелы. Волхвы, показывая совершенство оружия, рассекли надвое железный шлем, а потом девичью косу.

Святослав отдарил волхвов белой кобылицей с белым жеребенком. Да сверх того поднес саадак [8] , полный серебряных гривен.

Провожая, волхвы подали князю ковш священной браги. Но и теперь Святослав не пожадничал, пригубил дивный напиток и отдал дружине, чтоб каждый испил. Ярополк не проснулся. Сладок сон в детстве, неодолим.

8

…саадак… – в старину так называли лук с налучником и колчан со стрелами.

Сердце богатыря

Белую кобылу с белым жеребенком пустили пастись со стадом коров, чтоб привыкли к новому месту.

Жеребенок скакал, приглашая побегать, но Баян помнил, как сиганул со скалы белый конь. Быть другом коню – счастье, да только верная дружба умысла не терпит.

На радость Баяну, приставили к стаду и Горазда. У Горазда была черная доска и кусок мела. Когда жеребенок подходил к матери, Горазд быстрыми легкими линиями делал рисунок.

– Княгиня Ольга прислала серебряную чашу. Наказала, чтоб на чаше были многие звери, но ежели волки, так чтоб волчицы со щенятами, а ежели кабаны, так кабанихи с поросятами… Мне дают лошадей вырезать.