Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Шрифт:
– Очень вовремя подоспел! – Олег подошел к беку и обнял его. – Где находится твой отряд?
– У стен Тмутаракани, князь. Можешь хоть сейчас устроить им смотр!
– Но сколько возьмешь за помощь?
– Ничего! Наша плата – добыча во время набега! Обещай, князь: что бы мы ни добыли на Руси, оставалось бы у нас.
– Даю княжеское слово. А слово у меня твердое!
– Тогда жду в поле, где перед тобой пройдут мои орлы, чтобы доказать верность тебе!
Смотр был назначен на утро следующего дня. Олег надел праздничный княжеский наряд, его начищенный до блеска
Едва миновали ворота, как Олег увидел хазарский отряд. Он стоял в поле, растянувшись от залива до кустарников; строй всадников был ровным, каким бывает только у хорошо обученных воинов. Это порадовало князя. Он пришпорил коня и вихрем понесся к группе всадников, среди которых узнал бека. Не доезжая нескольких шагов, поднял коня на дыбы, весело крикнул:
– Приветствую тебя, достославный бек, и все твое воинство! Я рад видеть вас, готовых для выполнения славных дел!
– И мы тебя приветствуем, князь Олег! – откликнулся Истеми. – Не желаешь ли вблизи посмотреть на моих орлов?
Они объехали строй всадников, остановились посредине. Олег развернул коня, поставил его рядом с конем бека.
– А что, князь, хороший ли вид у моих всадников? – спросил хазарский предводитель. – Хорошо ли они вооружены, бодрый ли у них вид?
– Во время сражения буду твою тысячу держать под своей рукой, чтобы в решающий момент нанести сокрушающий удар по неприятелю! – с воодушевлением ответил Олег.
– Мои воины в твоем распоряжении, князь, – продолжал бек. – Приказывай, они готовы выполнить любое твое распоряжение!
Олег прищурил синие глаза, прикидывая, с чего начать, какую сотню двинуть первой, а какие следом. Он уже привстал на стременах и собирался выкрикнуть слова приказа, как вдруг почувствовал сильный удар в голову: строй хазар дрогнул, искривился и взмыл в небо; последнее, что он увидел, была грива его коня, которая вдруг кинулась ему в лицо…
– Вяжите и быстрее отвезите на греческий корабль, там ждут его, – брезгливо проговорил бек. – Мы честно отработали подарки, которые прислал нам великий князь Киевский Всеволод!
VIII
Олег проснулся от жгучей боли в спине и резкого окрика над головой:
– Хватит спать! Берись за весла!
Он открыл глаза. Над ним колыхалось бородатое лицо с вытаращенными рачьими глазами.
– Чего развалился? Шевелись!
Взметнулся хлыст, и хлесткий удар пришелся по лицу, задев левый глаз; потом на всю жизнь останется след от этого удара, а в минуты волнения левую щеку будет одолевать тик, и со стороны будет казаться, будто князь подмигивает кому-то.
– Как ты смеешь бить меня, холоп? – с негодованием воскликнул он, приподнимаясь со своего места, и только тут заметил, что его руки цепями прикованы к веслу. – Прочь с глаз моих!
Новый удар хлыста поверг его на пол.
– Поговори! Запорю, мерзкий раб!
До
«Запорет!» – мелькнула в воспаленном мозгу мысль, и он, почти не соображая, сел на скамейку, взялся за весло и стал грести. Где-то сверху бил барабан, задавая ритм движению; опасаясь хлыста, Олег греб изо всех сил, и больше надсмотрщик к нему не подходил.
Потихоньку он стал оглядываться, стараясь узнать, где находится. Над ним низко нависал потолок, под ногами прокатывалась вода, и он понял, что находится в трюме какого-то судна. За бортом шелестели волны, что-то поскрипывало, и этот скрип напоминал Олегу куриный «разговор». В полутьме виднелись фигуры гребцов, скамейки, на которых они сидели, поблескивали цепи, которыми они были прикованы к веслам. У Олега по спине пробежал холодок: он понял, что попал в страшное место, куда ссылали преступников и рабов и откуда обратного пути не было, кроме пучины моря. Он слышал о гребных судах, а сейчас сам оказался на одном из них.
Корабль все больше и больше покачивало, как видно, усиливался ветер. Наконец надсмотрщик приказал:
– Суши весла!
Весла были втащены в трюм, а отверстия закрыты дощечками. Гребцы тотчас легли на скамейки, бессильно разбросав руки. Олег последовал их примеру.
Постепенно ветер крепчал, началась качка, которая становилась все более настойчивой. Явился какой-то бородатый человек, раздал всем гребцам по паре вареных рыб, а затем поспешно поднялся наверх, закрыв за собой крышку. В трюме стало совершенно темно, хоть глаз выколи. Только бухали в борт волны, отчего судно дрожало, будто живое.
Шторм между тем разошелся не на шутку. Волны начали мотать корабль, как щепку. Олега вдруг что-то толкало снизу так, что он едва удерживался руками за скамейку; потом судно проваливалось между волн, появлялось чувство невесомости, отчего замирало сердце. Потом начались толчки с разных сторон. Он цеплялся изо всех сил, но короткие мощные удары кидали его то взад, то вперед, вместе с ним летели гребцы, кувыркаясь друг на друга. Только начинали подниматься, как новый толчок перекидывал их на новое место. Сначала раздавались громкая ругань, проклятия, но потом люди были так измучены этой жестокой пыткой, что покорились и молча выносили все мучения…
Буря бушевала всю ночь и стихла только к утру. Гребцы забылись тяжелым, мучительным сном. Видно, в этот день высшие силы были благосклонны к ним, задул попутный ветер, судно помчалось на парусах, и нужды в гребцах не было целые сутки.
У Олега болела голова, разъеденные соленой водой саднили рубцы, полученные от хлыста надсмотрщика, ломило тело, избитое бурей, но он выспался, и появился интерес к жизни. В полутьме стал приглядываться к соседям, прислушиваться к их негромкому разговору. Наконец с ним завел беседу гребец со скамейки, расположенной напротив. Говорили на греческом.