Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Шрифт:
– Смотри! Я тебя предупредил. Не ломай жизнь им и себе.
Рёнгвальд знал, о чем предупреждал. Известие о приезде бывшего жениха всколыхнуло в душе Ингигерд воспоминания юности. Человеческая память удивительно устроена, из прошлого, особенно юности, она помнит только хорошее, забывая все дурное: неудачи, огорчения… Ингигерд забыла, что Олав женился на ее сестре, забыла свою боль и обиду, зато вспомнила, что король Норвегии самый-самый… Во всем самый-самый!
Сердце Ярослава зашлось болью, когда он заметил, как покраснели щеки и загорелись глаза жены при одном упоминании об Олаве. Неужели за столько лет она не смогла выбросить его из сердца?! Накатила обида,
Почему, ну почему?! Ведь Ингигерд никогда не видела норвежца, знала о нем только со слов Рёнгвальда! Ярослав вспомнил, как однажды и сам принялся расспрашивать Рёнгвальда об Олаве, пытаясь понять, чем тот взял сердце его жены в полон.
Варяг повинился, что собственными рассказами о женихе возбудил у Ингигерд любовь к нему. Конечно, преувеличивал, конечно, придумывал, но еще больше додумала она сама. И продолжала додумывать уже на Руси. Ярославу было больно соперничать с призраком, и теперь он даже радовался появлению настоящего Олава. Если тот и впрямь хорош, как твердит Ингигерд, то придется признать, что жена не зря столько лет любит этого человека. А если нет, то должна же умная Ингигерд все увидеть сама?
Рёнгвальд успокоил князя:
– Непременно увидит. Ревновать не стоит.
И вот наконец поздней осенью в ненастный, хмурый день драккар с Олавом, его сыном Магнусом и небольшой дружиной на борту пристал к пристани Новгорода. Ярослав с Ингигерд вышли встречать гостей сами. Князь больше смотрел на жену, чем на тех, кто сходил на берег.
Сердце Ингигерд зашлось, она искала глазами стройного, рослого, красивого мужчину, того, что столько лет занимал ее мысли… А на берег сошел толстый (верно прозвали), чуть потрепанный жизнью, уставший от невезения, не такой уж красивый человек. Обрадованно приветствовал Ярослава:
– Ярицлейв, я рад тебя видеть! – Склонился перед ней: – И тебя, княгиня Ингигерд.
Что она отвечала, как приветствовала, Ингигерд и не помнила. В висках стучало: это Олав?! И только чуть насмешливый и все понимающий взгляд мужа привел ее в чувство. Ингигерд гордо вскинула голову и веселым голосом начала беседу. Насмешка Ярослава была сродни пощечине, у Ингигерд привычно взыграло чувство протеста и желание настоять на своем.
Олав не такой, каким она себе его представляла? Ну и что? Зато он прекрасно слагает висы. И вообще, красота мужчины не во внешней пригожести, а… а… в чем, придумать не могла. Строптивая княгиня сама себе не желала признаваться, что разочарована, что бывший жених совсем не такой, каким она себе его придумала. От этого росла злость, в том числе и на бедолагу Олава. Чем он был виноват в том, что Ингигерд навыдумывала о нем столько?
И снова Ярослав допустил ошибку. Он уже немало знал о жизни, но совершенно не знал женщин, особенно свою собственную строптивую Ингигерд. Ему бы просто дать ей побыть рядом со своим героем, ореол разрушился бы сам по себе. Но князь, довольный растерянностью жены, вечером с легкой насмешкой поинтересовался:
– Ты Олава сегодня впервые увидела? Понравился?
Ингигерд взвилась. Ярослав наблюдал сначала с долей изумления во взгляде, потом с раздражением, а потом попросту хлопнул дверью и все время пребывания в Новгороде гостя к княгине не ходил.
Но днем на людях держал себя ровно и приветливо. Никто не должен знать, что творится у него на душе. Тем более сам Олав ему вполне понравился, он был прост, набожен, что сразу легло на душу Ярославу, и несчастен, потому как изгнан из собственной страны.
Началось все с пира, устроенного в честь гостя. Потчевать на Руси всегда умели, но тут Ингигерд, кажется, превзошла сама себя!
Огромный стол был сплошь заставлен угощением.
В кубки все подливали и подливали кому что – кому крепкое пиво, кому заморские вина.
Ярослав сидел во главе стола и осторожно наблюдал. Ингигерд, расположившаяся напротив Олава, не сводила с него глаз. А сам король беседовал с князем, отвлекаясь только на поглощение очередного кубка или очередной порции съестного, и не проявлял особого интереса к княгине. Просто красивая, хотя чуть поблекшая из-за беременности и возраста женщина, жена хозяина дома. Красивых женщин много, а вот домов, где бы его так встретили, не очень. Потому даже если бы Олав и вспомнил свою давнюю расположенность к Ингигерд, то рисковать положением ради этого не стал. К тому же ему очень понравился русский князь, который оказался умным и интересным собеседником. А что не слагал висы, так не всем дано, это не главное.
– Хороша у тебя еда, Ярицлейв, клянусь богом! Я скоро вовсе не смогу встать из-за стола! Вели своим слугам больше не нести, не то мы уснем прямо на этих лавках! – хохотал Олав, а за ним и вся его дружина.
– Ешь, ешь, – вторил ему Ярослав, – еще не все попробовал!
– Я сейчас лопну!
– Ничего, зашьем!
Снова стены терема в Ракоме сотрясали взрывы хохота.
Ингигерд не замечала ничего – ни того, что Олав по привычке вытирает руки о край вышитой скатерти, которой застелен стол, ни его довольно грубого смеха, ни многого другого… Зато все заметил девятилетний Владимир. Он подошел сзади к отцу и что-то зашептал на ухо. Ярослав повернул голову, прислушался.
– Почему мама так смотрит на этого варяга?
Шепот сына для князя словно удар, на мгновение сцепил зубы так, что желваки заходили, но быстро выправился, зашептал в ответ:
– Твоя мама и жена этого короля сестры, им есть что вспомнить, глядя на него, мама вспоминает свое детство.
Владимир, хмуро потупившись, вернулся на свое место, а Ярослав, улыбаясь через силу, наклонился, словно бы что-то спросить у Ингигерд. Княгиня услышала:
– Не ешь так нашего гостя глазами, это может ему не понравиться.
Муж выпрямился, а саму Ингигерд бросило в краску. Она действительно забылась и видела из всех сидевших за столом только Олава. Это неприлично, хорошо, что здесь нет женщин, те быстро бы все разглядели и принялись сплетничать.
Княгиня окинула взглядом сотрапезников и вдруг увидела сына. В его глазах стояли слезы! Неожиданно мальчик поднялся и бросился вон из палаты. Ярослав показал на него глазами своему ближнему слуге Славцу, тот последовал за княжичем. Ингигерд тоже начала подниматься, но ее руку накрыла рука мужа: