Ярослав Мудрый, князь Ростовский, Новгородский и Киевский

Есенков Валерий Николаевич

– Ты, князь, мудр и смыслен, а закона не знаешь. Уверуй в закон наш и поклонись Магомету.

Владимир не только выслушивает всю эту дичь, но и сам будто бы знает, что перед ним мусульмане, о которых он тоже будто бы слышит впервые, а потому задает проповедникам из православной Болгарии дурацкий вопрос:

– А в чем ваша вера?

И фантастические болгары, которых отчего-то не переносит монах-летописец, плетут ещё большую дичь:

– Веруем в Бога, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато по смерти можно творить блуд с женами. Даст Магомет каждому по

семидесяти красивых жен, и изберет одну из них красивейшую и будет ему женой. Здесь же следует невозбранно предаваться всякому блуд. Если кто беден на этом свете, то и на том.

Видимо, на этом его фантазия истощается, и монах-летописец просто бранится:

«И другую всякую ложь говорили, о которой и писать стыдно».

Владимир будто бы слушает их с удовольствием, потому что сам любит блуд, потому что «наложниц было у него триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое, и был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растлевая девиц», однако не любо ему обрезание и воздержание от вина и свинины. По этому поводу он будто бы произносит явно выдуманные слова, которые и по сей день гуляют по просторам веселой Руси:

– Руси есть веселие питии, не можем без этого быть.

Тут в летописи является что-то похожее на карнавал. Точно ошпаренные болгарами, проповедники следуют один за другим, все примитивные, глупые, пошлые как на подбор, явно презренные в глазах православного летописца.

Разумеется, приходят католики и говорят:

– Так говорит тебе папа: «Земля твоя такая же, как и наша, а вера наша не похожа на твою, так как наша вера – свет. Поклоняемся мы Богу, который сотворил небо и землю, звезды и месяц и всё, что дышит, а ваши боги – просто дерево».

Владимир будто и их вопрошает:

– В чем заповедь ваша?

Отвечают не о духе, не о свете в душе, отвечают о пошлом:

– Пост по силе. «Если кто пьет или ест, то это во славу Божию», – как сказал учитель наш Павел.

Владимир выпроваживает и их, как-то странно отзываясь не то по поводу поста, не то по поводу еды и питья:

– Идите откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли этого.

Понятно, что не хватает только евреев. Евреи приходят и говорят:

– Слышали мы, что приходил болгары и христиане, каждый уча тебя своей вере. Христиане же веруют в того, кого мы распяли, а мы веруем в единого бога Авраама, Исаака и Иакова.

Владимир интересуется:

– Каков ваш закон?

– Обрезываться. Не есть свинины и зайчатины. Блюсти субботу.

– А где земля ваша?

– В Иерусалиме.

– Точно ли она там?

– Разгневался бог за отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши, а землю нашу отдал христианам.

– Как же вы иных учите, а сами богом отвергнуты и рассеяны? Если бы бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?

Последним является философ из Греции, который уже откуда-то знает о проповедниках. Так прямо и говорит:

– Слышали мы, что приходили болгары и учили тебя принять свою веру.

Почему-то и грек, как только заводит речь о болгарах, лютует неистово и безумно, наговаривая на них черт знает что:

– Вера же их оскверняет небо и землю, и прокляты они

сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморры, на которых напустил Господь горящий камень и затопил их, и потонули. Так вот и этих ожидает день погибели, когда придет Бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверны. Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну, и ещё даже большую.

Владимир плюет с отвращением, будто никогда не видел болгар и даже не рассуждал с Добрыней о сапогах:

– Это дело нечисто!

Философ же обличает католиков точно неграмотный:

– Слышали мы и то, что к вам приходили проповедники из Рима проповедовать у вас веру свою. Вера же их немногим от нашей отличается: служат на опресноках, то есть на облатках, о которых Бог не заповедал, повелев служить на хлебе, и поучал апостолов, взяв хлеб: «Сие есть тело мое, ломимое за вас…» Так же и чашу взял и сказал: «Сия есть кровь моя нового завета». Те же, которые не творят этого, неправильно веруют.

Владимир оказывается сообразительней греческого философа:

– Евреи приходил ко мне и сказали, что немцы и греки веруют в того, кого распяли они.

Философ подхватывает, на этот раз чуть не впадая в экстаз:

– Воистину веруем в того. Пророки их же самих предсказали, что родится Бог, а другие – что распят будет и погребен, но в третий день воскреснет и взойдет на небеса. Они же одних пророков избивали, а других истязали. Когда же сбылись пророчества их, когда сошел Он на землю, был Он распят и, воскреснув, поднялся на небеса, ожидал Бог покаяния от них сорок шесть лет, но не покаялись, и тогда послал на них римлян, и римляне разбили их города, а самих рассеяли по иным землям, где и пребывают в рабстве.

– Зачем же сошел Бог на землю и принял такое страдание?

– Если хочешь послушать, то скажу тебе по порядку с самого начала, зачем Бог сошел на землю.

– Рад послушать.

Философ повествует так долго, что монах-летописец опускает именно эти главные его доказательства, а лишь прибавляет:

«И, сказав это, философ показал Владимиру занавес, на котором написано было судилище Господне, направо указал ему праведных, в весели идущих в рай, а налево – грешников, идущих на мучение».

Вздыхает Владимир:

– Хорошо тем, кто справа. Горе тем, кто слева.

Философ соблазняет просто и грубо, точно подкупает его:

– Если хочешь с праведниками справа стоять, то крестись.

Забавно, что и возможность так легко попасть в рай не подкупает Владимира. Он говорит:

– Немного ещё подожду.

Тут он собирает бояр своих и старцев градских и делится с ними своими раздумьями:

– Вот приходили ко мне болгары, говоря: «Прими закон наш». Затем приходили немцы и хвалили закон свой. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя, и многое говорили, рассказывая от начала мира, о бытии всего мира. Мудро говорили они, и чудно слышать их, и каждому любо их послушать, рассказывают они и о другом свете: если кто, говорят, перейдет в нашу веру, то, умерев, снова восстанет, и не умереть ему вовеки, если же в ином законе будет, то на том свете гореть ему в огне. Что же вы посоветуете, что ответите?