Ярослав Мудрый, князь Ростовский, Новгородский и Киевский
Шрифт:
Бояре и старцы отвечают разумно:
– Знай, князь, что своего никто не бранит, но хвалит. Если хочешь в самом деле разузнать, то ведь имеешь у себя мужей. Послав их, разузнай, какая у них служба и кто как служит Богу.
Владимир соглашается, точно самому столь непосильная мудрость в голову не приходит, и посылает добрых мужей в разные стороны.
Тут возникает вопрос: для чего? Киев уже давно превратился в бойкое торговое место, где останавливаются торговые люди со всех сторон света, всех наций, вероисповеданий и богослужений. Никуда не надо ходить. Ни о чем спрашивать тоже не надо. В торговом Вавилоне всем всё известно и без того.
Что же пытается скрыть от потомков монах-летописец, нагромождая друг на друга эту наивную кучу нелепостей?
Ответить нетрудно. Достаточно посмотреть,
Ярится и клевещет он на болгар. Ярится и клевещет даже вопреки собственному признанию на предыдущих страницах, что Русь и Болгария не только хорошо знают друг друга, но и «грамота словеньская» у них одна.
В самом деле, земля тиверцев и угличей подходит к самым границам Болгарии. Через неё русские торговые люди попадают в Константинополь и поднимаются вверх по Дунаю в южногерманские торговые города. Болгарские проповедники рано приходят на Русскую землю. Русская глаголица служит основой для болгарской кириллицы. Из Болгарии приходят на Русскую землю первые книги, переведенные болгарами с греческих и латинских оригиналов.
И христианская вера давно проникает на Русскую землю, опять-таки прежде всего из Болгарии. Уже во времена князя Игоря стоит в Киеве церковь святого Ильи. Уже часть его дружины приняла христианство и в договоре с греками клянется этой церковью святого Ильи, тогда как язычники клянутся оружием. Уже в этой церкви попы из болгар ведут богослужение по болгарскому чину. Уже из этой церкви среди принявших христианство русских людей распространяются богослужебные книги, написанные на языке, понятном каждому русскому. И уж Владимиру захотелось узнать, в чем состоит эта вера, ему достаточно прийти в церковь святого Ильи или пригласить в свой терем попа и о чем угодно и сколько угодно беседовать с ним.
Вместо всей этой путаницы, которую нагромоздил монах-летописец, нужно только понять, почему Владимир однажды приходит к святому Илье и принимает крещение.
Вот что остается загадкой. Митрополит Иларион вопрошает и сто лет спустя:
– Как ты уверовал? Как воспламенился любовью Христовою? Как вселился в тебя разум, высший разум земных мудрецов, чтобы возлюбить неведомое и стремиться к небесному? Как взыскал ты Христа? Как предался Ему? Скажи нам, рабам твоим, скажи нам, учитель наш, откуда повеяло на тебя благоухание Святого Духа? Кто дал тебе испить от сладкой чаши памятования о будущей жизни? Кто дал тебе вкусить и видеть, яко благ Господь? Не видел ты Христа и не ходил по Нем: как же стал ты учеником Его? Другие видев Его не веровали, а ты не видев уверовал! Не видел ты апостола, который бы, придя в землю твою, своей нищетой и наготой, гладом и жаждой преклонил твое сердце к смирению. Не видел, как изгоняли бесов именем Христовым, возвращали здравие больным, как прелагался огонь в холод, воскресали мертвые. Не видев всего этого, как же ты уверовал? Дивное чудо! Другие цари и властители, видя как всё сие совершалось святыми мужами, не веровали, но ещё самих их предавали страданиям и мучениям. Но ты, о блаженный, без всего этого притек ко Христу. Руководствуясь только своим добрым смыслом и острым умом, ты постигнул, что един есть Бог, Творец невидимого и видимого, небесного и земного, и что послал Он в мир для спасения своего возлюбленного Сына. И с сими помыслами вступил ты в святую купель. Таким образом, что другим казалось безумием, то было для тебя силой Божией.
Митрополит Илларион и монах-летописец поглощены мыслями о грехе и спасении. Им трудно представить себе, что о смысле и назначении вероисповедания размышляет князь, правитель, государственный человек, которому надлежит спасать не одну свою душу, не одну свою власть. Если это не выскочка, не самозванец, не лоботряс, но правитель истинный, призванный, он берет на себя ответственность за спасение всей Русской земли.
Владимир недаром отбивает русские земли у ненасытных поляков, недаром ведет переговоры с чехами, венграми, немцами. Он тем и отличается от отца своего Святослава, завоевателя по призванию, неудачного основателя громадной империи, что он далеко видит вокруг себя и добирается до сути происходящего. А куда ни взглянет он, всюду ему открывается Крест, незримый, таинственный,
Перед этой силой он беззащитен со своим Перуном, Дажьбогом и Мокошью. И германский император, и венгерский король, и князья чешский и польский не только имеют полное право воевать с ним до полного истребления всего русского племени, как они истребляют прусов, лютичей и полабских славян. Крест заранее освятил их оружие. Истребление язычников благословил их неведомый, незримый Господь.
Ему приходится поневоле прозреть: или он примет святое крещение и тем спасет себя и Русскую землю, или останется язычником, варваром, дикарем и будет предан мечу и огню вместе с русской землей, которой всё ещё милы и Перун, и Дажьбог.
Не о сравнительной ценности лаптей и сапог размышляет он во время похода в Болгарию, как издевается над ним монах-летописец. В Болгарии он находит небольшой, но сплоченный народ, спаянный силой крещения и своим особенным представлением о сущности христианства, который уже три столетия не только успешно противостоит громадной Восточной Римской империи, но и наносит ей время от времени чувствительные удары. Болгары сражаются за своего босоногого Бога, который завещал им любить ближнего как самих себя, тогда как императоры Восточной Римской империи давным-давно сражаются только за сладостную возможность занимать императорский трон.
Великая цель открывается перед ним – спасение Русской земли от меча и огня, и в душе его происходит великий переворот, как он представляется митрополиту Илариону:
«Пришло на него посещение Вышнего, призрело на него всемилостивое око благого Бога, и воссиял в сердце его разум. Он уразумел суету идольского заблуждения и взыскал единого Бога, сотворившего всё видимое и невидимое. А особенно он всегда слышал о православной, христолюбивой и сильной верой земле греческой, как чтут там единого Бога в Троице и поклоняются Ему, как творятся там силы, чудеса и знамения, как церкви там полны людей, как в селениях и городах благоверных все прилежат к молитве, все предстоят Богу. Слыша всё это, возгорелся он духом и возжелал сердцем быть христианином и обратить всю землю в христианство».
И Владимир принимает крещение, либо в киевской церкви святого Ильи, либо в усадьбе своей Василево, как утверждают иные, где любит отдыхать от трудов и забот. И принимает его не от заносчивой высокомерной императорской Византии, как утверждает митрополит Иларион в не менее высокомерном своем заблуждении, а от скромной, героической, пока что непобедимой Болгарии, из-за чего так ярится и клевещет монах-летописец, фанатичный последователь греческой, императорской церкви.
Владимир принимает христианство в его простонародной, демократической форме, каким он везде было в первые века после явления Христа и апостолов. Это христианство отвергает пышные богослужения, драгоценные сосуды, золоченые одеяния, закованные в серебряные оклады иконы. Он верит, что для спасения достаточно самого акта крещения, что в милостыне и братской любви состоят заветы Христа, которые обладают ещё большей спасающей силой, чем таинства, что первейший долг верующего состоит в учительстве, в просвещении, которое одно разгоняет мрак заблуждений, что только деятельная любовь примиряет радость веры с радостью жизни.
И Владимир неукоснительно следует этой простонародной, демократической вере. Он не принимает монахов, которые своими молитвами спасают души других, не заводит монастырей. Он выкупает пленных и обеспечивает им пропитание. Он наделяет имуществом убогих и сирых. В своем тереме он что ни день угощает своих друзей и дружину. Ему этого мало. Его щедрость распространяется на всех, кто ещё продолжает нуждаться. Он призывает их приходить на княжеский двор и брать еду и питье. Нередко в его тереме киевский оборванец сидит за одним столом с разодетым боярином. Киевляне многое прощает своему князю за его доброту. Его пиры входят в историю, а народ величает его Владимиром Красное Солнышко.