Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
Здесь никогда не ведаешь — князь ты или не князь. Князю, кажись бы, принадлежит право суда, но не тут-то было. Никакой самостоятельности! Пока не заявится от вече посланец-дозиратель, и к суду не приступишь, и судебную пошлину целиком не отхватишь: добрую половину отдай новгородцам.
А дань? Она князю как воздух надобна: для прокорма своего содержания, дружины, дворовых людей, для выплаты великому киевскому князю. Но не молвишь Господину Великому Новгороду: «На полюдье отбываю. Ждите!». Тут же тебе палки в колеса. «Мы, новгородцы, и сами с усами. Дань
А пригороды? Сидят там, допустим, бездеятельные посадники, а князь их и подстегнуть не может, ибо посадников ставит Новгород. Ничего-то не может князь без согласия вече — ни войну огласить, ни рать собрать, ни земельные угодья закупить. Ломай шапку перед новгородцами, а они так начнут выкобениваться, что и сам будешь не рад. Уж лучше бы и не унижаться.
В любом городе при князе есть свои торговые люди, коих он волен направить в любые земли. В Новгороде же — не смей! Веди торговлю лишь через новгородцев, про своих же купцов забудь.
Всем управлял посадник. Он — царь и Бог Господина Великого Новгорода. Ныне, как уже известно было Ярославу, на вече посадником был избран сын покойного Добрыни Никитича, Константин.
Новгородские купцы, побывавшие в Ростове Великом, рассказывали:
— Не в батюшку пошел. Тот-то был и тверд, нравом веселым. Константин же зело спесив, жаден и хитер, как лиса. Он быстрехонько князя Вышеслава под себя подмял.
Ярослав всё стоял подле возка и думал:
«Спасибо за награду, великий князь. Будет тягостно, будет борьба, но сломить меня не просто. Не видать тебе, Владимир Святославич, князя Ярослава побитой собакой. Не видать!»
Дружинники поглядывали то на Новгород, то на князя. Лицо Ярослава напряженное, как перед решающим броском. Знать, не шибко-то и рад он встрече со вторым, после Киева, градом Руси.
Наконец, Ярослав вновь уселся в крытый зимний возок, и поезд двинулся к Новгороду.
На лице Константина застыла льстивая, расплывчатая улыбка.
— Господь всемогущий! Сам Ярослав Владимирыч! А мы всё поджидаем. Ты бы упредил меня, гонца послал.
Посадник — такой же высокий, как отец, дюжий, крутоплечий, а вот глаза совсем иные — наглые, холодные и прощупывающие.
— Не к чему город будоражить.
— Напрасно, Ярослав Владимирыч. Я бы знатных людей позвал, тысяцкого, кончанских старост, попов с хоругвями, — покачал головой Константин, а Ярослав подметил: вдругорядь князем не назвал. Случайно или с умыслом?
— Успею с каждым повстречаться, посадник. А ныне познакомься с моими содругами. То — бояре, старшие дружинники: Могута, Озарка и Забота. (Перед поездкой в Новгород, князь наделил боярским чином своего неизменного меченошу, кой 22 года был его телохранителем. В меченоши же произвел молодого гридня Славутку, к коему приглядывался пару лет).
— Рад повитаться [220] с дорогими гостями.
Встреча совершалась в детинце, тереме покойного Вышеслава.
Ярослав, проехав Великий мост, сразу же, под
— Когда пир зачинать, Ярослав Владимирыч?
— Дня через три, посадник.
— Не поздно ли? Я же, мыслю, завтра пиру быть? Я распоряжусь.
220
Повитаться— в данном случае, пожать руку или обнять за плечо.
«С умыслом. Видимо, он и Вышеслава князем не величал. Хочет сразу взять быка за рога».
— Вижу, ты, посадник, туговат на ухо. Через три дня! Таков мой приказ.
— Но… Господин Великий Новгорода может и обиду затаить. Обида же Новгорода, — ухмыльнулся посадник, — может дорого для тебя стоить.
— Никаких «но». Князю лучше ведать, когда знати бражничать, — резко произнес Ярослав и сурово добавил. — Это, во-первых. А во-вторых, запомни, посадник: перед тобой повелитель громадного княжества и будь любезен, называть меня князем. Другого обращения я не потерплю.
Глаза Константина стали до такой степени холодными и враждебными, что Ярослав подумал:
«Вот оно — истинное лицо посадника. Он явно зол и ошеломлен. Но по-иному с ним нельзя. Надо сбить с него спесь при узловой же встрече, иначе будет поздно. Таким людям, как он, давать волю заказано».
— Добро, князь, — с кислой миной выдавил из себя посадник, хотя в его душе бушевал огонь.
— Вот так-то лучше, Константин Добрынич… А ныне оставим моих бояр и перейдем в опочивальню. Намерен потолковать с глазу на глаз.
Могута проводил князя удовлетворенными глазами. Молодец, Ярослав Владимирович! Хватко посадника поставил на своё место. Тот аж позеленел и, думается, затаил на князя злобу. Ох, еще и нагорюется с этим посадником князь!
В опочивальне Ярослав уселся в пустовавшее кресло брата, и указал рукой Константину на лавку, хотя в покоях находилось еще одно кресло, видимо предназначенное для посадника.
На самом деле так и было. Ранее Константин заходил к Вышеславу как в свои хоромы и, не дожидаясь пока усядется князь, первым разваливался на почетном для высоких гостей кресле. Ныне же он оказался на лавке, как какой-нибудь приглашенный купчишка.
«Привыкай, привыкай, посадник. Ты всего лишь ставленник города, можно сказать, староста, я же властитель, присланный великим князем всея Руси. И властвовать Господином Великим Новгородом не тебе, а мне».
Честолюбие не покидало Ярослава, но он твердо уложил, что пресмыкаться перед посадником, как это делал брат, ни в жизнь не будет. Не для того он в Новгород назначен, дабы быть подручником бояр и Константина.
Посадник сидел букой, такого сорома он не ожидал. Но это тебе не сойдет с рук, Ярослав, зло думал он. Здесь тебе не послушный Ростов, а вольный Новгород, в коем на первом же вече тебе дадут по шапке.