Ярославичи
Шрифт:
| Лаптишша-то на ем, черт по месяцу плел, Зипунишша-то на ем, решето-решетом, Поясишша-то на ем, что кобылий хвост, Шапчишша-то на ем, что воронье гнездо. |
В уезде, славном своими швецами, ткачихами и вышивальщицами, были и праздничные наряды, передаваемые из поколения в поколение. В музее хранятся их образцы.
Рассказывала Зинаида Павловна и о «странностях» помещика Лихачева, ездившего летом на санях по усыпанной солью дороге, о родственнице богатейшего купца Шалаева, Екатерине Степановне Стойковой,
— Нынче в нашем районе восемь средних, шестнадцать восьмилетних и двадцать две начальные школы. А кроме этого, есть школы рабочей молодежи, музыкальная с филиалом в колхозе и сельскохозяйственный техникум. В тридцать первом году открыли. За это время более четырех тысяч агрономов подготовили.
— А сколько в районе хозяйств? — поинтересовалась я.
— Колхозов двадцать да пять совхозов. Сильные есть хозяйства. Вы обязательно побывайте в «Новой Кештоме». Там как раз и есть филиал музыкальной школы.
Двадцать лет отработала Федотова в пошехонском Доме пионеров. Была директором дома. А выйдя на пенсию, с тем же жаром принялась за собирание экспонатов и упорядочение экспозиций пошехонского народного музея.
— А знаете, почему наша главная улица носит имя Преображенского? — спрашивала она и вела меня к стендам, где была запечатлена революционная деятельность пошехонцев. — Вот этот рабочий кожевенного завода и был Сергей Александрович Преображенский.
С фотографии смотрел красивый молодой человек с умным, проницательным взглядом.
— Белогвардейский мятеж, подавленный в Ярославле, не сразу утих. Мятежники подались в уезды, пытались под. нять восстания там. К нам тоже докатилась волна. Поручик Троицкий и прапорщик Поройков собрали около шестисот человек. Пытались взять город. Шли бои. Преображенский был председателем Пошехонского ревкома. Его ранили, захватили в плен. Издевались, мучали, а после истерзанного бросили в пруд. Когда подавили мятеж, Преображенского похоронили и назвали главную улицу его именем. Тогда все вздыбилось и бурлило. В том же, восемнадцатом году контрреволюционеры убили Володарского в Петрограде. На общем собрании горожан пошехонцы решили присвоить городу его имя. Нет, от старого не отказались. Поэтому наш город и носит двойное имя — Пошехонье-Володарск.
Наверное, очень любили пошехонцы свой город, коль не отбросили прежнего имени. И как же быстро входило в него все новое! Уже в двадцатом году в уезде было девятнадцать сельскохозяйственных артелей, шесть ТОЗов и пять коммун. Все, даже старики, сели за парты учиться грамоте. А в тридцать первом году здесь возникла пошехонская МТС и в район пришли первые тракторы.
Сложен, порой противоречив исторический процесс, в две краски его не нарисуешь, не отразишь. Одно показалось бесспорным: любят и нынче пошехонцы свой город, гордятся людьми.
— Тут у нас живет одна замечательная женщина, — сказал заместитель редактора районной газеты «Сельская новь» Анатолий Александрович Есин. — Исключительная в своей отрасли производства. Мастер высшего класса. Есть такая квалификация.
— Чаще слышала: «Мастер — золотые руки»...
— «Золотые руки» тоже были у нас. Есть такое слово: сусаль. Нет, не сусала. Вероятно, слышали выражение: «Смажу по сусалам»? — Есин покачал головой: — Я имею в виду другое. Сусальное золото. Тончайшие листки, Те, что идут на позолоту.
— «Позолота вся сотрется, свиная кожа остается...»
— Вы о чем?
— Нет, нет,
— Это не сказка, а самая настоящая быль. Существовал тут у нас кустарный промысел. Говорили, что больше такого нет и не было по России. Так ли это, не берусь утверждать, Но промысел этот древний. Может быть, и возник в пору Шехонского княжества. Золотобои. Золото для работы нужно, а где оно у крестьян?. Есть мнение и о том, что триста лет существовал этот промысел. Семнадцатый век. Большие постройки. Храмы, палаты. Отделка. Золото шло и на купола и на царские врата, на оклады икон. Пошехонцы ведь были иконописцами. То, что делали золотобои, стоит на грани с искусством. Вообще-то, мне думается, это и есть большое искусство. Не в том выражении, как это принято понимать. Художественных полотен не создавали и модных ювелирных поделок на выставки тоже не поставляли. Но эти мастера без всяких, понимаете, теоретических обоснований, без точных расчетов и вымерений могли производить работу сложнейших машин. Особое, тончайшее чувство материи. Да, да, вы слышали, конечно...
— Я слышала об удивительных мастерах, которые молотками распластывали золотую пластинку, уложив ее предварительно в специальную книжечку из телячьей кожи, до такой воздушной и филигранной тонкости, что стоило взять ее, уверяли, рукой, как она словно таяла. На пальцах оказывалась одна лишь золотистая пыльца. А этот воздушный листок, толщиною в сотые доли миллиметра, разбивали вслепую. Обладали те мастера каким-то особым чутьем. Мне казалось, такие люди должны представлять интерес для науки. Занимается же бионика изучением органов чувств животных и человека. Целые институты созданы... В разных странах...
— Но почему вы о них говорите в прошлом времени? Я надеялась их увидеть...
Есин как-то огорчительно покряхтел. Сказал с сожалением в голосе:
— Опоздали. Золотобойного промысла у нас больше нет.
— Как нет, куда же он делся?
— Закрыли. Признали нерентабельным.
— Вы сами же сказали, что это — искусство. Как может быть оно нерентабельным? Это же опыт поколений. Исторический опыт. Богатство народа. Тут ведь живое чувство в основе! То, что привязывает к жизни, создает особую атмосферу творчества. Ведь только тут, в Пошехонье, жили эти уникальные мастера? Может, время пройдет, и о золотобоях скажут: быть того не могло. Не слишком ли много ценностей, скопленных предками, мы сгоряча отнесли к отсталости и невежеству?
Есин, кивая, слушал. Спросил:
— А сами-то вы что по этому поводу скажете?
Мне нечего было больше сказать, и я поспешила напомнить о том, с чего и начался наш разговор:
— Так кто же этот мастер высшего класса?
Есин загадочно улыбнулся, спросил:
— Сыр любите?
— А кто же его не любит!
— Про наш, пошехонский, знаете? Ну вот, создатель его и есть тот самый мастер высшего класса. Галина Алексеевна Каменская.
Значит, «Шехонское княжество» не обделено людскими богатствами. В пути, когда я добиралась сюда, автобус шел просекой, и стояли вдоль дороги смешанные леса, мелькали деревни с крепкими, крытыми шифером избами, с резными наличниками, светелками. На дорогах, хотя лошадей и тут заменили машины, по-прежнему что-то выискивали не только галки и воробьи, но и нарядные, как новогодние елочные шары, щеглы, снегири, чижи и синицы. Не было и следа уныния, нищеты, о чем в свое время с такой надрывностью и тоской писал в своих стихах и поэмах Некрасов. За всю дорогу не встретилось ни одной перекосившейся, крытой соломой избы, запечатленной на фотографии в его музее-усадьбе.