Ярославичи
Шрифт:
Осень не лучшее время для путешествия, но разве иначе, как при уборке, увидишь цикорий? Нет, не тот, что растет на обочинах дорог и на пустырях — нежные голубые цветки на высоких серовато-зеленых стеблях. К тому относятся как к сорняку, в букеты и то не берут, настолько чувствителен этот цветок. Едва сорвешь, он тут же блекнет и вянет. Это дикарь. В полях возделывают уже окультуренный вид цикория. Нетороплива дорожная беседа.
Машина взлетает на вершину холма. Сколько их тут, по течению Которосли, холмов и курганов, свидетелей прошлой жизни. Иные курганы раскопаны археологами: находки
Чудесные, поэтические места! С вершины одного из холмов вид на равнину, дремлющую в осеннем покое.
— Вот здесь в пятнадцатом веке происходило сражение, последняя битва Василия Темного и Шемяки.
— Того, что «Шемякин суд»? — я напомнила поговорку о несправедливом, корыстном суде. В пятнадцатом веке была даже повесть о таком суде, сатира на подьячих, несправедливых судей и судебную волокиту.
— Да, с тем самым. Сохранилась легенда, будто бы князь московский, сокрушив Шемяку, произнес: «Кара бе там», то есть тут тебе и наказание. Поэтому, говорят, и деревня здешняя названа Карабихой. Правда, я слышал, что это оспаривают, суть не в том: Карабиха в области — одно из самых посещаемых мест. Знаете вы об этом?
Кто же не знает этого! Михайловское, Тарханы, Ясная Поляна, Спасское-Лутовиново, Мелихово — мемориальные усадьбы. А эта Карабиха тоже. Здесь жил в последние свои годы Некрасов, обычно в летние месяцы. Тут созданы поэмы «Мороз, Красный нос», «Русские женщины», «Дедушка», многие стихотворения, вошедшие в золотой фонд русской литературы.
В имение ведет ответвление от автострады. Мы — мимо. Автобус не делает остановки. Я вспоминаю прежние впечатления: большой двухэтажный особняк с балконом — поэт с него любовался окрестностями. Высокие комнаты верхнего этажа, где разместилась литературная экспозиция. Зал холодновато-просторный, картины, чучела птиц, трофеи охотничьей страсти поэта. Книги — множество книг, и среди них те немногие из его обширной карабихинской библиотеки. В восемнадцатом году она затерялась, но есть дубликаты, есть прижизненные издания, картины, фотографии, множество фотографий, запечатлевших пейзажи, образы близких поэту людей, крестьян, прудов и парка — все это, собранное любовно, воспроизводит картину жизни поэта и гражданина, его неустанной литературной работы.
Мелькнули последние избы села. Мысли к Ростову. Мой спутник знает прекрасно эти места, не раз совершал поездки в Ростов, где озеро Неро, которое стало давно его неотступный заботой.
«Земная чаша, наполненная сокровищами» — эти слова Ефима Дороша, писателя-публициста, посвятившего озеру многие из своих произведений, запали в сердце моего спутника, и он, солдат, участник великой битвы под Сталинградом, форсирования Днепра, комсорг батальона, вступивший в партию на войне, как эстафету принял от Дороша заботу об уникальном озере.
Впрочем, что значит уникальное? В области более восьмидесяти озер, у каждого свой характер, свой облик. Но Неро — самое большое из них: более пятидесяти квадратных километров. А глубина, в отличие от Плещеева, не более трех с половиной метров. Зато на дне его скопились многие миллионы тонн сапропеля — органического
— Нужны удобрения, и мы строим заводы, — говорил попутчик. — А тут поставил землесос и черпай, гони по трубам органику.
— А как доставить ее на поля?
— Области с этим не справиться, а в центре ученые тоже никак не решат. Неужто уж им не по силам? Вот и еду посмотреть еще раз на озеро Неро, подумать на его берегах, может, что подскажу, как лучше справиться с этой проблемой. И посмотреть на Ростов. Прекрасный город, прекрасный район...
— Кстати, а почему там в гербе олень?
Достав из сумки коробочку, я протянула ее соседу. Я постоянно возила ее с собой. Гербы эти были теперь для меня живыми свидетелями всего, что видела на Ярославской земле за время моих многократных поездок, за годы жизни в переславской деревне Криушкино, окрестности которой исходила, изъездила, где на центральной усадьбе совхоза «Рассвет» и был вручен дорогой мне подарок. Храню его как память об Иване Андреевиче Макарове, человеке редкой искренности и доброты.
Спутник задумчиво посмотрел на гербы, пожевал губами. О ростовском гербе говорилось: «В червленом поле олень серебряный, грива, копыта и рога золотые». Изящный и благородный.
— Может быть, это символ? — пытала я.
— Право, не ведаю, — он возвратил мне коробочку. — Мария Николаевна тоже предположительно говорит. Вы знаете Тюнину?
— По книгам ее. Их называют путеводителями, но в них не увидишь того равнодушного перечисления фактов, событий, которыми отличаются многие из подобных изданий. Впрочем, благодаришь и за это: при современной тяге к истории, к знаниям и это ориентир. Живое повествование о жизни древнейшего города области, от первого упоминания его в летописи до наших дней.
— В книжке ее о Ростове Великом тоже сказано предположительно о том, что, возможно, связано это с язычеством, с отголосками культа обожествления оленя древними жителями этого края. Как, скажем, медведя. Оленя просили лето начать. Песенку она разыскала:
| Олень, олень, под кустичком, под орешничком... |
Поверье было, что олень и кончает лето. Говорили старики: придет олень к воде, копытцем попробует — холодна ли вода? А уж знает, когда приходить. День был определенный. С этого дня и кончают купаться.
— Если даже вода не остыла?
— Да, представьте, эдакий психологический барьер, как теперь говорят. А если вдуматься, это особая дисциплина жизни. Как, скажем, посты. Но вот что я давно еще замечал: с этого дня действительно пропадает к реке интерес. Какая-то происходит перемена в природе. И солнце светит и жарко, вода блестит и вовсе не холодна, а от купанья нет полноты ощущений.
Зато яблоки есть разрешают. Праздник справляли — яблочный спас. В августе. К этому сроку они поспевали. Опять дисциплина. Порядок. Не рви раньше времени. Дай завершиться процессу.