Ярость ацтека
Шрифт:
– Гачупинос боятся, что пример Хуана де Завала, потребовавшего равенства и места за их столом, может воодушевить и взбудоражить пеонов по всей колонии, – сказал Лизарди.
– Он нанес оскорбление четверым кабальеро, – продолжала Леона. – Помимо унижения тех троих на променаде он приблизился к жене маркиза дель Мира, что для ее супруга особенно возмутительно, поскольку всем известно, что Изабелла поощряла ухаживания Хуана, когда они оба жили в Гуанахуато. Будь Завала испанцем, это стало бы поводом для дуэли.
– Я слышал, что у маркиза серьезные финансовые затруднения, причем не только
– Итурбиде испанец, – заметила Леона, – так что маркиз может посмотреть на это сквозь пальцы. Однако он не в силах снести публичное оскорбление со стороны пеона. С другой стороны, и вызвать его на дуэль он тоже не может: для испанского дворянина поединок с пеоном недопустим.
– Тем паче что дель Мира потерпел бы поражение, – вставил Квинтана Роо, – как и всякий другой, вздумавший драться с этим человеком. Говорят, ни на шпагах, ни на пистолетах ему нет равных.
– Но маркиз да и другие кабальеро, которых оскорбил Завала, непременно должны что-то сделать для защиты своей чести. Они не оставят это без отмщения, – не успокаивалась Леона.
Ракель знала, что так же думали все присутствующие, а возможно, и все испанцы в городе, и это разрывало ей сердце. Ведь хотя Хуан и выставил себя дураком из-за другой женщины, ее чувства к нему остались неизменными.
– Завала дорого заплатит за это, – заключила Леона, – и не на дуэльной площадке.
– Его убьют, – заявил Лизарди.
– Вы имеете в виду подлое убийство из засады, – сказала Ракель, после чего встала и покинула дом.
76
Умберто, маркиз дель Мира, вошел в спальню своей жены и встал позади супруги, как раз когда горничная заканчивала ее одевать. Сегодня на Изабелле было надето платье из серебристого шелка, искусно расшитое крученой золотой нитью и щедро увешанное драгоценностями. Пока служанка прилаживала на голову маркизе черную мантилью, та любовалась в зеркале роскошной гривой своих ниспадавших до талии золотых волос. Молодая женщина осталась довольна своим отражением. Светлые волосы сейчас были в моде, а она выписала из Милана особый, изготовленный алхимиками эликсир, способный придать золотым локонам ослепительный блеск.
Брак пошел Изабелле только на пользу. Если в девичестве она восхищала всех своей воздушной стройностью, то, выйдя замуж, набрала добрых десять фунтов, однако раздалась при этом только в нужных местах, сделавшись еще более неотразимой и соблазнительной. И сейчас, глядя на свою молодую жену, Умберто испытывал приятное чувство собственника: точно так же можно гордиться красивым особняком или конюшней с породистыми лошадьми. Супруг искренне считал Изабеллу красивейшей женщиной в колонии, подходящей женой не только для родовитого испанского гранда, но даже для самого короля.
Умберто происходил из знатной семьи, впавшей, однако, еще до его рождения в немилость при дворе, а потому юношей был вынужден отправиться в колонии,
Главным правилом Умберто было: что бы ни случилось, следует всегда и во всем – и в одежде, и в разговоре, и в манере держаться, и в образе жизни – оставаться настоящим аристократом. Испытывая высокомерное презрение к торговле и не имея к тому же ни малейшего представления о том, как делаются деньги, он мудро предоставил заниматься делами своей первой супруге. Под приглядом этой женщины они шли неплохо, но после ее смерти, и особенно после того как маркиз вступил в новый брак с очаровательной Изабеллой, заметно пошатнулись. Неудачные капиталовложения, вкупе с собственными проигрышами и расточительностью молодой супруги, привели к сокращению доходов и самого состояния, но Умберто, разумеется, не обсуждал эти вопросы с Изабеллой, ибо настоящему аристократу не пристало говорить с женой о столь низменных материях. Тем паче что новоиспеченная маркиза все равно понимала в делах еще меньше, чем он.
– Ты восхитительна, дорогая, – сказал супруг Изабелле. – И дело не в наряде. Ты осталась бы красивейшей женщиной в колонии даже в лохмотьях.
– Ты так добр, Умберто. А что, ювелир уже прислал мне то ожерелье? Я хотела бы надеть его завтра вечером.
При упоминании о драгоценностях маркиз поморщился: опять Изабелла вводит его в расходы. Но вслух сказал лишь:
– Его доставят ma~nana, завтра.
Умберто жестом велел служанке удалиться и, когда та ушла, напыжившись, заявил:
– Мне жаль, что подобный hombre дерзает просить тебя о встрече. Я, конечно же, разделался бы с ним на поле чести, всадив наглецу в грудь пулю, но ты ведь знаешь, вице-король запретил испанцам марать руки нечистой кровью.
Изабелла вздохнула.
– Все это так странно. Сначала Хуан был блестящим кабальеро, а потом вдруг сделался пеоном. Ну что ж, на все воля Божья... Скажи, дорогой, а у тебя есть на примете ювелир, который мог бы сделать алмазные сережки под стать этому моему ожерелью?
77
Великий день наконец настал. Подкупленная служанка передала сеньоре маркизе записку, и Изабелла ответила, согласившись на свидание. Бумага сохранила запах ее розовых духов, всколыхнувший воспоминания о славных днях в Гуанахуато... о роскошной карете и мелодичном смехе... и о том Хуане де Завала, знатном кабальеро, горделивом принце paseo.
Бруто, чтоб тебе вечно гнить в аду, и пусть молот Сатаны раз за разом плющит тебе яйца!
Впрочем, нет, и на смертном одре я буду молиться о том, чтобы мне самому хоть на несколько минут позволили заняться этим старым подлецом.