Ярость ацтека
Шрифт:
Креол выступил вперед и начал зачитывать перечень моих преступлений. Некоторые из них соответствовали действительности, иные оказались вымыслом, но глубокое впечатление на меня произвел лишь один пункт: палачи мои не были уверены в том, являюсь я чистокровным ацтеком или же метисом. Эти слова, которые они использовали, чтобы презрительно именовать нас, уроженцев Нового Света, все еще звучали у меня
Я встретился взглядом с человеком, которому предстояло пригвоздить меня к кресту.
– Ты слышал этот постыдный вздор? Эти испанцы даже не знают, как меня правильно назвать. – Я улыбнулся ему: – Я мексиканец, amigo. Такой же, как и все вы.
РАКЕЛЬ
111
Гуанахуато
Ракель и донна Хосефа, супруга коррехидора, стояли возле одного из наружных углов alh'ondiga de granaditas – похожего на крепость зернохранилища, того самого, которое стало в свое время местом первого великого триумфа революционеров. Обе женщины смотрели на висевшую над ними стальную клетку, в которой находилась голова Мигеля Идальго.
– Падре вернулся на хлебный рынок, – сказала Ракель, утирая слезы.
Остальные три угла зернохранилища были помечены столь же отвратительными трофеями – эти «почетные» места занимали головы Альенде, Альдамы и Хименеса.
– А что стало с Хуаном де Завала, человеком, которого ты так любила? – спросила донна Хосефа. – Где покоится он?
– Я похоронила его вместе с донной Мариной. Она тоже любила Хуана. А он, я знаю, на свой собственный лад любил нас обеих.
Женщина прочла надпись на вывеске:
ГОЛОВЫ ИДАЛЬГО, АЛЬЕНДЕ, АЛЬДАМЫ И ХИМЕНЕСА, ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНЫХ ОБМАНЩИКОВ И ИЗМЕННИКОВ, ВОЖАКОВ СМУТЬЯНОВ, ДЕРЗНУВШИХ НА РАЗГРАБЛЕНИЕ И ПРИСВОЕНИЕ ДОСТОЯНИЯ БОГА И КОРОНЫ, ПРОЛИВАВШИХ С НЕМЫСЛИМОЙ ЖЕСТОКОСТЬЮ НЕВИННУЮ КРОВЬ ВЕРНЫХ СВОЕМУ ДОЛГУ ЧИНОВНИКОВ И СУДЕЙ И СТАВШИХ ПРИЧИНОЙ ВЕЛИКИХ БЕДСТВИЙ, ПОЗОРА И НЕСЧАСТИЙ, ВЫПАВШИХ НА ДОЛЮ ОБИТАТЕЛЕЙ РАЗЛИЧНЫХ ЧАСТЕЙ НОВОЙ ИСПАНИИ.
ПРИБИТЫ ЗДЕСЬ ПО ПРИКАЗУ ПРОСЛАВЛЕННОГО ГЕНЕРАЛА ДОНА ФЕЛИКСА
– Ты слышала россказни о том, будто бы падре отрекся от своей мечты о свободе и революции? Что якобы он, по своей воле, без принуждения, собственноручно написал отречение?
– Разумеется, слышала. Вице-король распространил это лживое измышление по всей колонии. Та часть документа, где говорится, что падре сожалеет о гибели людей, правдива. Его сердце было полно великой любви к людям. Но слова о том, будто бы он отказывается от нашего права на самоуправление, – сущая ложь. И они написаны не его рукой.
– Коррехидор, мой муж, – шепотом проговорила донна Хосефа, – битый час бушевал возле нашего дома, обличая эту фальшивку. Он просто не понимал, как мог вице-король решиться на столь очевидный обман. Когда Венегас опубликовал отречение, люди стали требовать подлинник, написанный рукой падре и скрепленный его подписью. И знаешь, что он сказал в ответ? Заявил, будто подлинник находился у губернатора Сальседо и исчез, когда на того напали разбойники!
– Никакие уловки им все равно не помогут, – заявила Ракель. – Идеи, высвобожденные падре, уже распространились по всей Новой Испании. Мы ведем войну с гачупинос и не остановимся, пока не вышвырнем их с нашей земли.
– Ракель, а куда ты сама направляешься сейчас? Назад, в столицу?
– Пока нет. Хуан дал мне поручение, которое следует выполнить. Когда я посетила его в темнице, он шепотом сообщил мне, где находится золото маркиза. Ну не странно ли, Хосефа, – революция будет оплачена золотом гачупинос, которое похитил знаменитый разбойник?
Донна Хосефа кивнула на выпуклый живот своей подруги.
– Будем надеяться, что ребенок, которого ты носишь, вырастет среди народа, уважающего права человека.
– Хуан не знал ни своего отца, ни своей матери. Я же обязательно расскажу нашему ребенку, что его родители сражались за великую страну, в которой все люди будут равны и свободны, и что его отец отдал за это жизнь. И я не сомневаюсь: если мы потерпим поражение, он со временем продолжит нашу борьбу.