Ярость (Сборник)
Шрифт:
Мамуля подошла к двери.
— Вон сколько факелов лезут в гору, — сообщила она. — Не к добру это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
— Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь! Все из-за тебя!
— Чушь, — говорю.
— Прячь, иначе пожалеешь! — завизжал Гэлбрейт. — Я… я вызову сюда комиссию.
— Ну, вот что, — сказал я. — Если мы вас укроем, обещаете забыть о комиссии и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
— Минуточку, — сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
— Как, дедуля? — спросил я.
С
— Прохвост лукавит, — сказал он вскоре. — Желает всенепременно вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
— Может, не стоит его прятать?
— Нет, отчего же, — сказал дедуля. — Хогбены дали слово — больше не убивать. А укрыть беглеца от преследователей — право же, дело благое.
Мне показалось, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по лестнице. Гэлбрейт стоял у двери — смотрел, как в гору взбираются факелы.
Он в меня так и вцепился.
— Сонк! Если ты меня не спрячешь…
— Спрячу, — ответил я. — Пошли.
Отвели мы его в подвал…
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и дедуля на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой, толпа не нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле катается. Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из бутылки, где он хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!
ДЕНЬ НЕ В СЧЕТ
Айрин вернулась в Междугодье. Для тех, кто родился до 1980 года, этот день не в счет. В календаре он стоит особняком, между последним днем старого и первым нового года. Он дает вам передышку. Нью-Йорк шумел. Разноголосая реклама упорно гналась за мной и не отставала даже тогда, когда я выбрался на скоростную трассу. А я, как на грех, забыл дома затычки для ушей.
Голос Айрин донесся из маленькой круглой сетки над ветровым стеклом. И странно — несмотря на шум, я отчетливо различал каждое слово.
— Билл, — говорила Айрин. — Где ты, Билл?
Последний раз я слышал ее голос шесть лет назад. На миг все вокруг отступило куда-то, словно я несся вперед в полной тишине, где звучали только эти слова, но тут я чуть не врезался в бок полицейской машины, и это вернуло меня к действительности — к грохоту, рекламам, сумятице.
— Впусти меня, Билл, — донеслось из сетки.
У меня мелькнула мысль, что, пожалуй, Айрин и в самом деле сейчас окажется передо мною. Тихий голосок звучал так отчетливо, казалось, стоит протянуть руку — и сетка откроется и оттуда выйдет Айрин, крошечная, изящная, и ступит ко мне на ладонь, уколов острыми каблучками. В Междугодье что только не взбредет в голову. Все, что угодно.
Я взял себя в руки.
— Привет, Айрин, — спокойно ответил я. — Еду домой. Буду через пятнадцать минут. Сейчас дам команду, и «сторож» тебя впустит.
— Жду, Билл, — отозвался тихий отчетливый голосок.
На
В Нью-Йорке шумно всегда. Но Междугодье — самый шумный день. Никто не работает, все бросаются в погоню за развлечениями, и если кто когда-нибудь и тратит деньги, так в этот день. Рекламы безумствуют — мечутся, сотрясают воздух. Раза два по дороге я пересекал участки, на которых особые микрофоны гасили противоположные волны, и наступала тишина. Раза два шум на пять минут сменялся безмолвием, машина летела вперед, как во сне, и в начале каждой минуты ласкающий голос напоминал: «Эта тишина — плод заботы о вас со стороны компании «Райские кущи». Говорит Фредди Лестер».
Не знаю, существует ли Фредди Лестер на самом деле. Быть может, его смонтировали из кинокадров. А может быть, и нет. Ясно одно — природе не под силу создать такое совершенство. Сейчас многие мужчины перекрашиваются в блондинов, и выкладывают на лбу завитки, как у Фредди. Огромная проекция его лица скользит в круге света вверх и вниз по стенам зданий, поворачивается во все стороны и женщины протягивают руки, чтобы коснуться ее, словно это лицо живого человека. «Завтрак с Фредди! Гипнопедия — учитесь во сне! Курс читает Фредди! Покупайте акции «Райских кущ!». Н-да.
Дорога вырвалась из зоны молчания, и на меня обрушились слепящие огни и грохот Манхэттена. ПОКУПАЙ — ПОКУПАЙ — ПОКУПАЙ! — неустанно твердили бесчисленные разнообразные сочетания света, звука и ритма.
Она поднялась, когда я вошел. Ничего не сказала. У нее была новая прическа, по-новому подкрашено лицо, но я бы узнал ее где угодно — в тумане, в кромешной тьме, с закрытыми глазами. Потом она улыбнулась, и я увидел, что эти шесть лет ее все-таки изменили, и на миг мной вновь овладели нерешительность и страх. Я вспомнил, как сразу после развода у меня на экране телевизора появилась женщина, загримированная под Айрин, похожая на нее, как две капли воды. Она уговаривала меня застраховаться от рекламы. Но сегодня, в день, которого по сути дела-то и нет, можно было не волноваться. Сегодня Междугодье и денежные сделки считаются законными только если платишь наличными. Конечно, никакой закон не может защитить от того, чего сейчас опасался я, но для Айрин это не важно. И никогда не было важно. Не знаю, доходило ли до нее вообще, что я живой, настоящий человек. Всерьез, глубоко — вряд ли. Айрин — дитя своего мира. Как и я, впрочем.
— Нелегкий у нас будет разговор, — сказал я.
— А разве сегодня считается? — возразила Айрин.
— Как знать, — ответил я.
Я подошел к серванту-автомату.
— Выпьешь чего-нибудь?
— 7-12-Дж, — попросила Айрин, и я набрал это сочетание. В стакан полился розовый напиток. Я остановился на виски с содовой.
— Где ты пропадала? — спросил я. — Ты счастлива?
— Где? Как тебе сказать… Одним словом, жизнь вроде чему-то меня научила. Счастлива ли? Да, очень. А ты?