Ярый Рай
Шрифт:
— Я… не помню.
— А стебель? Он у нее гладкий или шершавый? Покрыт волосками или шипами? Прямой или извилистый? Или она кустом растет? И точно ли такого зеленого оттенка? А лепестки? Однослойные или нет? Тычинки? А запах у ромашки какой?
— Как же все непросто… — Лиза всеми силами старалась вспомнить, как именно выглядит ромашка, но цветок почти не изменился.
— Просто будь внимательнее снаружи. Смотри вокруг, трогай предметы, запоминай. Создать свой мир непросто. Надо точно знать, как выглядят предметы, примечать мелочи. Вода. Какая она?
— Прозрачная. Мокрая. Она
— Уже лучше. Теперь, смени свой привычный образ на другой. Можешь закрыть мысли. Со своим образом во мне ты можешь делать что угодно. Он целиком твой и от меня и моего желания не зависит.
— Прямо сейчас?
— Да.
— А я готова?
— Готова. Это просто. Надо знать, что у тебя получится, и хотеть этого. Приступай.
— А во что?..
— Во что хочешь. Давай, — он исчез, появился за спиной девушки и прижал ее к себе за плечи. — Закрой глаза. Расслабься. В первый раз не всегда получается сразу. Это нормально. Представь то, чем ты себя ощущаешь. Четко. Представила? — Лиза едва заметно кивнула. — Теперь перестройся. Просто знай, что у тебя получится. Ты — то, что ты представляешь. Давай. На счет три открой глаза. Готова? — Лиза еще раз кивнула. — Три.
Лиза выгнула трубой хвост, пошевелила усами и раскрыла глаза. В зеркале напротив отражалась рыжая лисичка с бусинками-глазами, маленькая, слишком пушистая и слишком яркая, как игрушечная, и девушка поверить не могла, что там она и есть.
— У тебя получилось, — вальяжно прошел вокруг нее кот.
Лапкой Лиза поиграла с его хвостом. Шерсть кота встала дыбом и он грозно зашипел, выпустив когти. Лисица рассмеялась и отскочила назад, скаля острые, как иглы, зубы, а после быстро юркнула в высокую траву. Кот поступил умнее — он просто убрал всю поляну, и спрятавшаяся было лиса недовольно проворчала:
— Так нечестно! — и приняла привычный образ.
— Что ты почувствовала?
— Это очень странно, но… ничего. Как будто ничего не изменилось. Ну, то есть, я хотела идти и шла на четырех лапах, перебирала ими так, как нужно, и не путалась в ногах, а еще хвост, но… все равно чувствовала себя собой.
— Ха. Так и должно быть. Ты не превратилась в лисицу. Ты просто приняла ее образ. Ты — не лисица. Ты — не то, что сейчас сидит передо мной. Ты понимаешь?
— Наверно, да.
— Завтра потренируемся еще. Поэтому, будь внимательнее снаружи. Рассмотри уже мир, в котором живешь. Если создашь хороший образ, а не вот такую жалкую ромашку — перейдем к заданиям посложнее.
— А что это за задания?
— Я же сказал. Сложные, — кот уморительно закатил глаза. — Хватит вопросов. Тебе пора.
— Нет, ну какой же ты порой… вредный! — наигранно сердито ответила Лиза. — Я хочу выйти!
И нехотя ушла.
Глава 14
Подари мне цветы!
Рональд работал во дворе и неотрывно смотрел в сторону леса. Она ушла туда с утра. Она ушла
«Почему так долго? Что они там делают?..» — то и дело всплывали колющие мысли, а глаза упорно смотрели не на то, что руки делают, а в лес. И Рональд понимал, что еще немного, еще чуть-чуть — и он не сможет делать вид, что с ним все хорошо. Он выдаст себя с головой. И хозяин обо всем догадается. И тогда… тогда…
Что сделает Грэгор, если узнает? Оставит ли он потенциальную преграду на пути к важному делу в доме? Преграду, которая может все испортить? К которой девушка тянется сама, возможно, и забавы ради, но все же? Которой она говорит прекрасные слова? Которая от таких слов теряет голову и хочет к девушке прикоснуться, обнять, прочувствовать ее, пригладить волосы, убрать за ухо прядь?..
Рональду хотелось плакать. Он чувствовал себя как на минном поле: сделай один неверный шаг — и все рухнет в одночасье. На месте трудно устоять, идти вперед — опасно. Он только представил, что когда-нибудь потеряет голову и все-таки ее обнимет, и вдруг их увидит Грэгор, и все поймет, и… и… додумать дальше не получалось, там все было перетянуто леденящей мглой.
Рон посмотрел вокруг себя. Любимый дом, любимый двор, Грэгор, промелькнувший у окна, Биззи на поляне, цветы, ворота. Он прикипел к дому всей душой, знал каждый куст и каждый камень, любил Грэгора всем сердцем, и вдруг представил, что может всего лишиться, по собственной вине. Вот так вот, сразу, раз — и все. Его здесь нет. И так ему стало жутко, что холод по нутру разлился. Он не мыслил себя без этого места, врос в него, стал его частью.
А потом Рон представил, что больше никогда не увидит Лизу. И стало еще страшнее, до одури.
Она незаметно стала для него всем, смыслом жизни, ему безумно нравилось делать что-то для нее, заботиться о ней, готовить то, что она любит, выносить ей зонтик, плед, убирать волосы с расчески, заваривать утром чай с сухими ягодками земляники и многое, многое другое; и без нее, без ее приятных слов, без сказанного вслух «спасибо», без ямочек на щеках, без хитрого лисьего взгляда — для Рона весь мир бы померк и рухнул. Мир уже рушился. С тех пор, как он вышел на крыльцо и в первый раз ее увидел. Испуганную, хрупкую такую, с серьезным взглядом, с кровоподтеком на щеке. Он ненавидел того, кто посмел ее тронуть. Он ненавидел Ярого, которому она предназначалась. Себя он тоже ненавидел, за то, что так тянулся к ней.
Рон чувствовал себя в смертельной западне.
С огромнейшим трудом прогнал прочь гнетущие мысли, умылся ледяной водой, попробовал отвлечься на дела. Собрал груш и яблок к столу — потому что она их любила, и потому, что, по словам Грэгора, в ее положении полезно есть побольше фруктов. Помыл, отрезал все лишнее, сложил в красивую вазочку и поставил напротив того места, где она сидела. Пока еда не приготовилась, быстро собрал белье с веревки, сложил в аккуратные стопки. Земля у гербер пересохла, и между прочим Рон набрал из колодца ведро воды и выставил его на солнце — чтобы нагрелась для полива.