Ящер

Чередий Галина Валентиновна

— Не, мам, — фыркнула я, снова отводя взгляд.

— Для откупа за серьезную обиду тут маловато будет. Никто меня не обижал, просто все… ну немного не так, как ожидала, но это нормально.

— Потому что нормально, ты такая смурная и ходишь?

— Так, сегодня суббота, и у меня предложение реально пойти и купить всем новую обувь! — я нарочно повысила голос и бодро хлопнула в ладоши. — У тебя уже туфли каши просят, мам, у Ирки скоро все развалится, Любке опять же нужны башмаки, чтобы бегать, и мне на работу ходить

что-то достойное подберем.

— Ура-а-а! — заорала сестра.

— У-я-я! — поддержала ее Любка, радостно выставив на просушку свои два зуба.

— Ох, Лиза, — вздохнула мама и покачала головой. — Вот в кого ты у меня такая скрытная-то?

— Жду вас на улице! — нашла я повод оперативно смыться.

Сбежала быстро по лестнице и села на лавку с поломонной гребанными свинотинами спинкой и уставилась перед собой.

Пошла вторая неделя после нашего… блин, ну приключения (какое тут еще определение присобачишь) с Лебедевым. И мне ничуть не полегчало. Не-а. Вот ни на капельку. Наоборот. Все только усугублялось.

Из-за разговоров в офисе, потому как наш эпичный денек, полный событий, до сих пор обсуждали.

Как ни странно, насчет того, что у меня с объектом было… эм… нечто личное, никто и не заикался, даже самые языкатые из орионовских парней.

Так, словно на разговоры об этом наложено табу.

И даже косо не зыркали.

А вот о том, как притон мы штурмом брали и от бандитов отбивались и сбегали — да, и часто.

А это, само собой, приводило к тому, что я со всеми мельчайшими подробностями снова и снова вспоминала насколько офигенным был Макар в деле, и как мне легко было за ним следовать, взаимодействовать, спину прикрывать.

Как если бы мы сроду только этим и занимались.

Этим и еще сексом.

Как Макар брал меня, как свою.

Как если бы знал, давно-давно — всегда, всю.

Что выдержу, что именно так унесет на раз-два, не примеривался, не спрашивал, не угадывал — знал.

И если днем было кое-как терпимо, ведь инициатива у нас, как известно, наказуема, и меня всерьез припрягли к созданию необходимого гардероба для нашей группы, то ночью начиналось в моих мозгах адское пекло.

Я толком не спала, вертелась, запрещала себе вспоминать, но вспоминала каждое прикосновение и звук его рваного дыхания, бормотание в мою кожу, взгляд дикий, свирепо-насыщенный, предельно сконцентрированный на мне, покорно берущей его в свой рот.

И снова вертелась, будто простыни подо мной горели, сжимала между бедрами собственные сцепленные намертво руки, материла себя распоследними словами и хотела-хотела-умирала-хотела.

Еще его вкуса, что тогда обжег и шокировал, его власти надо мной, что приносила столько кайфа, его жаркого дыхания, грешных влажных звуков вторжения… Рев клаксона едва не снес меня с лавки, и я подпрыгнула, схватившись за сердце и развернувшись.

— Приветище,

Ерохина! — заорал вывалившись в окно светло-зеленого “Мерседеса” Колька Соленый. — Садись, прокачу с ветерком!

— Совсем дебил?! — закричала, опередив меня, появившаяся как раз из подъезда Ирка.

— Какого хрена ты людей пугаешь?

— Потому что я крутой пацан и они должны знать, кто на районе хозяин и страх иметь! — самодовольно ответил придурок и нажал на клаксон еще раз.

— Ты, тупиковая ветвь эволюции, у нас мать сейчас с мелкой выйдет, напугаешь нам Любку — и ты у нас мигом вымрешь! — рыкнула на него сестра, раскладывая коляску.

— Понял, не дурак, — тут же поднял руки от руля Колька и снова уставился на меня.

— Лизк, так че, кататься будем?

— Меня маршрут до СИЗО не привлекает.

Оттуда транспорт плохо ходит, добираться неудобно, — проворчала я и села обратно.

— Чего?

— Иди на хрен, Соленый! — ответила за меня Ирка.

— Тачку отгони, где взял, пока хозяин не кинулся.

А то теперь уже шестью месяцами, как по малолетке, не отделаешься, баран.

Ничему тебя жизнь не учит!

— Слышь, че ты гонишь, мелкая?

Тачка — моя.

— Да откуда бы ей у тебя взяться?

— Да оттуда!

Я теперь с такими серьезными людьми работаю, что вам и не снилось.

Бабок скоро полные карманы будут, так что я теперь ровный пацан.

Слышь, Лизка, лови момент!

Скоро девки гроздьями вешаться станут, — Колька свесил из окна руку с зелеными четками и принялся их демонстративно перебирать.

— Смотри, как бы они из-за твоей ровизны не соскальзывали, гроздья эти.

— фыркнула я и отвернулась.

— Ирк, ну ты ведь девка умная, скажи сестре своей, что хорош нос воротить.

Я же это… все по-серьезному хочу.

У меня того… планы мемориальные.

— Чего?

— офигели мы с Иркой в унисон.

— Ну это… метро…матримониальные планы, вот!

Мы изумленно переглянулись с Иркой.

— Че, уел?

— осклабился Колька, — А вы думали я тупой совсем?

Не-е-е!

Я умный и серьезный.

Че будем мутить, Лизка?

Потом женюсь, зуб даю!

Держаться больше не было сил, и мы с сестрой заржали, аки кобылицы.

— Приезжай, когда еще штук десять хотя бы умных слов выучишь!

— сквозь смех отмахнулась я.

— Не такой тебе, да?

— озлился Соленый, — Перебираешь, зараза?

Ну ты гляди, Ерохина, чтоб от перебора недобор потом не случился!

Взревел движок, и мерс рванул с места, оставляя после себя только вонь выхлопных газов и жженой резины.

— Ишь ты, раскатал губу, — прокомментировала его отъезд Ирка.

Набродились мы по городской толкучке и магазинам до упаду, передавая под конец ни в какую не желающую спать в коляске мелкую с рук на руки.